“Если тебе нужно задержаться у меня еще на пару дней, можешь остаться”, - попыталась уладить конфликт Людмила. Мать отказалась - нет, мы останемся здесь лишь до следующего дня. Я совсем не знал, куда мы отправимся и кто обещал матери приютить нас.

После полудня мы покинули квартиру Дмитриевой. Прощание с Людмилой было весьма прохладным. Но у самого порога, не вынимая изо рта своей неизменной сигареты, она обняла мать. Мы были обескуражены таким неожиданным жестом этой высокомерной и непроницаемой женщины.

На Савиньплац мы сели в электричку. Мы очень надеялись на то, что при беспорядке, царившем на вокзале после последнего налета, нас не будут проверять. Правда, на одной из остановок в вагоне появился военный патруль, но гражданских пассажиров он не проверял. Мать облегченно вздохнула, когда в Кепенике мы, наконец, сошли с поезда. На перроне мы опять увидели военный патруль. Один из патрульных остановился, посмотрел на мать, молодцевато откозырял и вернулся к товарищам.

“Вы знакомы с ним?” - спросила какая-то женщина, испытующе взглянув на мать.

“Нет”, - ответила та.
– “А вы, вероятно, фрау Нихоф”.

Обе улыбнулись.

“Пойдемте, выпьем по чашечке кофе”, - предложила женщина.

Мать взяла меня за руку, и вместе с этой незнакомой женщиной мы покинули вокзал. Пройдя небольшое расстояние, мы подошли к довольно высокому забору. Какое-то время мы шли вдоль этого забора. Только теперь я заметил, что верх забора оплетен колючей проволокой. Я забеспокоился.

То ли женщина почувствовала мое беспокойство, то ли проследила за моим взглядом - не знаю. Она положила руку на мое плечо, наклонилась и прошептала мне на ухо: “Не бойся, это не концлагерь”.

Изо всех сил я пытался сдержать слезы, но не смог, и шел, тихонько всхлипывая.

“Ну-ну, перестань”, - сказала женщина и посмотрела на мать.
– “Все хорошо”.

“Кто эта женщина?” - спросил я у матери.

Услышав мой вопрос, незнакомка ответила: “Меня зовут Нихоф. Кэте Нихоф”.

Я взглянул на мать - она пристально смотрела на большие ворота, к которым мы в этот момент приблизились.

Наша новая знакомая подошла к проходной. Окошко проходной открылось, и оттуда выглянул мужчина. Вид у него был совершенно штатский. “Добрый день, фрау Нихоф”, - поздоровался он.

“У меня гости”, - без всяких объяснений ответила женщина.
– “Я приготовлю кофе для нас. Хотите чашечку? Тогда мальчик сейчас вам принесет. Принесешь кофе этому дяде, хорошо?”

Я кивнул. Эта женщина чем-то была похожа на мою бабушку, только моложе. У нее были такие же светлые волосы, собранные в аккуратный пучок, и такие же серые глаза. Ростом, правда, женщина была повыше.

Я попытался обратить на себя внимание матери. Но та смотрела только на Кэте Нихоф. Однако это почему-то не обижало меня. От женщины исходила такая доброта и уверенность, ее взгляд был таким ласковым, таким теплым! Мы с матерью были совершенно очарованы.

Мне вдруг показалось, что нет больше ни войны, ни вечной спешки, что сейчас появится мой отец, возьмет меня за руку, мы пойдем в его любимое кафе на Францезишерштрассе и будем из окна смотреть на прохожих.

Она просто излучала мир и спокойствие, эта Кэте Нихоф. И фамилия ее была знакомой - я сразу вспомнил, откуда. Я ухватил мать за руку - наверное, слишком сильно. Она испуганно посмотрела на меня. “Нихоф?” - тихо спросил я.
– “Эрна Нихоф?”

“Умный мальчик”, - отреагировала Кэте Нихоф на мой удивленный вопрос.
– “Из тебя выйдет толк!” Одобрительно кивнув, она открыла дверь барака и провела нас в громадную кухню. В углу кухни стояли стол и стулья. Кэте предложила нам сесть.

Затем она направилась к большому кухонному шкафу и вернулась с подносом, на котором стояли чашки и сахарница. Поставив поднос на стол, она попросила мать расставить чашки и опять куда-то ушла.

В этом большом бараке кроме нас, похоже, никого не было. Посреди кухни находилась большая плита, на которой стояли громадные котлы и кастрюли. Плита казалась совсем холодной. На стене висели фотографии известных киноактеров - Сары Леандер, Густава Фрелиха, Марики Рекк, Генриха Жоржа и Кристины Зедербаум.

Кэте Нихоф вернулась со старомодным эмалированным кофейником. “А тебе я дам лимонад и пирог с творогом”, - обратилась она ко мне.

Она налила кофе матери и себе. Заметив, что я рассматриваю фотографии на стене, она объяснила: “Это мои любимые артисты”. Потом показала на фотографию молодой светловолосой женщины: “Ее звали Рената Мюллер. Она умерла. Говорят, от воспаления легких”.

Она снова ушла куда-то и принесла лимонад, кусок пирога и бутерброды. “Твоя мама, наверное, тоже хочет есть”. Я рассмеялся - слово “мама” она произнесла как-то чудно, по-особому выделяя первый слог. Я смеялся и не мог остановиться. Мать неодобрительно поглядела на меня.