Он так и не дописал письмо. Засунув бумагу в изголовье, Александр Федорович снял со стены автомат и, чтобы не потревожить спящих, тихо прикрыл за собой дверь.

Сухая и пахучая темнота охватила его.

Встретился часовой Еремей Пацко. Поздоровались. Стрелочник рассказал о дежурстве Батуева, о случае с выстрелом. Листравой выслушал рассеянно, потом молча заспешил к станции.

Наташа несла к семафору фонарь, кутая его в полы шинели. Странно было сознавать, что теперь по своей земле надо ходить крадучись, остерегаясь. Вроде и не хозяева мы. Вот ведь на перегоне, в той выемке, не очень-то удобно выгружать технику, а приходится.

Позади послышался говор, шаги. Наташа насторожилась, вглядываясь в темноту, щелкнула затвором автомата. Чтобы ободрить себя, спросила:

— Кто там? Что нужно?

— Мы это, — отозвался из мглы Фролов. — Семафор осветили?

Коыендант и начальник политотдела осматривали насыпь и разгрузочную площадку: последние дни непрерывно поступали танки, все должно быть в порядке.

Подъехала автомашина с притушенными фарами. Какой-то военный, должно быть большой начальник, заговорил с Мошковым. До Наташи долетели обрывки фраз, хрипловатый голос коменданта станции:

•— Слушаюсь, товарищ командарм! Есть!

Мошков тут же отправил Перова с поручением к зенитчикам: командарм приказал усилить наблюдение, быть готовым прикрыть станцию. Фролов распорядился вызвать на маневры Краснова. Наташа побежала звонить дежурному. Во всем этом она усматривала что-то особенное, и ее захватила общая тревога. Когда она проходила мимо Фролова, то уловила слова:

— Тяжелые танки… Новинка…

Она забеспокоилась: обошлось бы. За эти дни и недели всего насмотрелась: налетят фашистские самолеты, бомбят — и гибнут новые, еще свежие от краски машины. Она представила себе, как старательно и заботливо там, в тылу, люди делали машины фронту. А тут их напряженный труд в одну секунду взрыва становился грудой мертвого металла.

Из темноты выплыли три тусклые точки света, послышалось тяжелое пыхтение паровоза. Наташа остановила его вдали от семафора. Краснов принял остальные маневры на себя.

Загремели моторы танков: водители готовили машины к спуску. Раздались приглушенные команды, затрещало дерево под тяжестью брони.

Площадка для выгрузки была мала и узка. Паровоз подтаскивал к ней по одной платформе: танки неуклюже сползали на настил из бревен и шпал, уходили в темноту за развалины, в поле.

Дело двигалось медленно. Это волновало Наташу. Ей казалось, что шум моторов, треск ломающегося дерева могут услышать. Вот-вот нагрянут самолеты немцев: ударят бомбы, смешают с землей эти танки, эти вагоны, этих хлопотливых, пропахших мазутом танкистов…

Наташа настороженно вслушивалась. Ей хотелось поторопить людей. Она топталась у паровоза, не решаясь сказать машинисту, чтобы тот скорее двигал платформы.

— Идите к телефону, — приказал Краснов, вытирая потное лицо. — Что тут вертеться?

«Телефон… — недовольно подумала она, возвращаясь к землянке, и едва не угодила по рассеянности в воронку с водой. — Вместо настоящего дела. И так всегда».

Краснов окончательно взмок, бегая то к паровозу, то к настилу. Смотрел, чтобы платформы ставили точно. Нервничал. Здесь, у горячего дела, даже забывал про свои страхи. С удовольствием замечал, что люди исполняют его распоряжения четко и быстро. Подстегивало и то, что за выгрузкой наблюдали командиры. А перед ними хотелось отличиться!.. Может, и командующий заметит, тогда… Что тогда, он так и не решил, но старался чаще попадаться ему на глаза.

Командирам было не до него. Все торопились спасти технику от удара. И не успели…

Высоко в черном небе красным пламенем вспыхнули снаряды: зенитчики открыли заградительный огонь. Но самолеты все же вышли к станции, выбросили термофакелы — «свечи» на парашютах.

— Фонари! — Наташа выскочила из будки. От «свечей» все кругом озарилось мертвенно бледным светом. Совершенно отчетливо стала видна вереница танков на платформах, растянувшаяся в выемке, люди, бесстрашно суетившиеся возле машин. Наташа закричала от жалости, от своего бессилия, но в грохоте моторов, в слитном гуле самолетов ее никто не услышал. Она села в какую-то ямку, чтобы не видеть страшной расправы стервятников…

Недалеко от паровоза стояли командарм, Мошков и Фролов. Когда немцы осветили место выгрузки, командарм догадался: «Без наводчика не обошлось. Надо прочесать район станции…»

Он подозвал адъютанта, отдал распоряжение. А глаза неотрывно смотрели на мощные угловатые танки: сколько надежд возлагалось на них! Надеялись рабочие, железнодорожники, надеялись в штабе, планируя наступление. На картах в его сейфе эти машины уже прочно заняли свои места в общем строю войск… Что же тот танк в ложбине не уходит?.. Других задерживает. И он послал адъютанта к танку.

Самолеты врага вышли на цель. Еще мгновение, и бомбы всколыхнут воздух. Неужели здесь, в темной выемке, на его глазах погибнут надежды тысяч людей? Так ли все непоправимо?

И вдруг командарм приказал:

— Танки сгружать без помостов! Прыгать!

Первые бомбы уже заверещали, кувыркаясь в воздухе, когда Мошков побежал с приказом командарма.

Фролов кинулся к паровозу:

— Быть на местах! Затормозить состав!

Листравой выглянул из окна будки, ответил:

— Хорошо, Павел Фомич. Сделаем.