След в океане
вернуться

Городницкий Александр Моисеевич
Шрифт:

1966 г.

Польша

ГАЛИЛЕЙ

Владимиру Высоцкому

Отрекись, Галилей, отрекись, От науки ради науки. Нечем взять художнику кисть, Если каты отрубят руки. Нечем гладить бокал с вином И подруги бедро крутое, А заслугу признать виной Для тебя ничего не стоит. Пусть потомки тебя бранят За невинную эту подлость; Тяжелей не видеть закат, Чем под актом поставить подпись. Тяжелей не слышать реки, Чем испачкать в пыли колено. Отрекись, Галилей, отрекись — Что изменится во Вселенной? Ах, поэты и мудрецы, Мы моральный несем убыток В час, когда святые отцы Волокут нас к станкам для пыток. Отрекись, глупцам вопреки, Кто из умных тебя осудит? Отрекись, Галилей, отрекись — Мне от этого легче будет.

1967 г.

Ленинград

АНТИГАЛИЛЕЙ

Ну кто в наши дни поет? Ведь воздух от гари душен. И рвут мне железом рот, Окурками тычут в душу. Ломает меня палач На страх остальному люду, И мне говорят: «Заплачь!» А я говорю: «Не буду!» Пихнут меня в общий строй, Оденут меня солдатом, Навесят медаль — герой, Покроют броней и матом. Мне водку дают, как чай. Чтоб храбрым я был повсюду, И мне говорят: «Стреляй!» А я говорю: «Не буду!» А мне говорят: «Ну, что ж, Свою назови нам цену. Объявим, что ты хорош, Поставим тебя на сцену». Врачуют меня врачи, Кроят из меня Иуду, И мне говорят: «Молчи!» А я говорю: «Не буду!»

1967 г.

Ленинград

МОНОЛОГ МАРШАЛА

Я маршал, посылающий на бой Своих ушастых стриженых мальчишек. Идут сейчас веселою гурьбой, А завтра станут памятников тише. В огонь полки гоню перед собой, Я маршал, посылающий на бой. Я славою отмечен с давних пор. Уже воспеты псе мои деянья, Но снится мне зазубренный топор, И красное мне снится одеянье, И обелисков каменная твердь. Я маршал, посылающий на смерть. Пока в гостях бахвалится жена, Один бреду я по своим хоромам, И звякают негромко ордена Неугомонным звоном похоронным, И заглушить его мне не суметь — Я маршал, посылающий на смерть. Не знающему робости в боях, Немало раз пришлось мне нюхать порох, Но странный я испытываю страх В пустых соборах и на школьных сборах. И победить его мне не суметь… Я маршал, посылающий на смерть.

1967 г.

Ленинград

ПЛАЧ МАРФЫ-ПОСАДНИЦЫ

Крупа просыпается с неба. Зима приближается к марту. По рыхлому чёрному снегу Увозят посадницу Марфу. Храпят отдохнувшие кони, Кричат на дорогах вороны. Со всех четырёх колоколен Плывут похоронные звоны. Мой город, надломленный колос, Что встал у обочин, рыдая, Рассыпется медный твой голос На тихие слёзы Валдая. Снести тебе будет легко ли Чужих самодержцев законы? Со всех четырёх колоколен Плывут похоронные звоны. Прощай, новгородское вече: Умру среди дальних земель я. Тебе уготовано вечно Московского пира похмелье. Ах, град мой, что весел и волен! Ах, Волхова берег зелёный! Со всех четырёх колоколен Плывут похоронные звоны.

1969 г.

ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ

А в Донском монастыре — Зимнее убранство. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Взяв метели под уздцы, За стеной, как близнецы, Встали новостройки. Снятся графам их дворцы, А графиням — бубенцы Забубённой тройки. А в Донском монастыре — Время птичьих странствий. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Дремлют, шуму вопреки, — И близки и далеки От грачиных криков — Камергеры-старики, Кавалеры-моряки И поэт Языков. Ах, усопший век баллад — Век гусарской чести! Дамы пиковые спят С Германами вместе. Под бессонною Москвой, Под зеленою травой Спит и нас не судит Век, что век закончил свой Без войны без мировой, Без вселенских сует. Листопад и монастыре. Вот и осень, — здравствуй. Спит в Донском монастыре Русское дворянство. Век двадцатый на дворе, Теплый дождик в сентябре, Лист летит в пространство. А в Донском монастыре Сладко спится на заре Русскому дворянству.

1970 г.

Атлантика

НОВОДЕВИЧИЙ МОНАСТЫРЬ

Снова рябь на воде и сентябрь на дворе. Я брожу в Новодевичьем монастыре. Где невесты-березы, склоняясь ко рву, Словно девичьи слезы, роняют листву. Здесь все те, кто был признан в народе, лежат, Здесь меж смертью и жизнью проходит межа, И кричит одинокая птица, кружа, И влюбленных гоняют с могил сторожа. У нарядных могил обихоженный вид. Здесь и тот, кто убил, рядом с тем, кто убит. Им легко в этом месте, — ведь тот и другой Жизни отдали вместе идее одной. Дым плывет, невесом. Тишина, тишина. Осеняет их сон кружевная стена, И металлом на мраморе их имена, Чтобы знала, кого потеряла, страна. А в полях под Москвой, а в полях под Орлом, Порыжевшей травой, через лес напролом, Вдоль освоенных трасс на реке Колыме, Ходит ветер, пространство готовя к зиме. Зарастают окопы колючим кустом, — Не поймешь, кто закопан на месте пустом. Без имен их земля спеленала, темна, И не знает, кого потеряла, страна. Я люблю по холодной осенней поре Побродить в Новодевичьем монастыре. День приходит, лилов, и уходит назад, Тусклый свет куполов повернув на закат. Не хочу под плитой именною лежать, — Мне б водою речной за стеною бежать, Мне б песчинкою лечь в монастырь, что вместил Территорию тех безымянных могил.

1970 г.

Судно «Дмитрий Менделеев» Атлантика

ВОЗДУХОПЛАВАТЕЛЬНЫЙ ПАРК

Куда, петербургские жители, Толпою веселой бежите вы? Какое вас гонит событие В предместье за чахлый лесок? Там зонтики белою пеною, Мальчишки и люди степенные. Звенят палашами поенные, Оркестр играет вальсок. Ах, летчик отчаянный Уточкин, Шоферские вам не идут очки. Ну, что за нелепые шуточки — Скользить по воздушной струе? И так ли уж вам обязательно, Чтоб вставшие к празднику затемно, Глазели на вас обыватели, Роняя свои канотье? Коляскам тесно у обочины. Взволнованы и озабочены, Толпятся купцы и рабочие, И каждый без памяти рад Увидеть, как в небе над городом, В пространстве, наполненном холодом, Под звуки нестройного хора дам, Нелепый парит аппарат. Он так неуклюж и беспомощен! Как парусник, ветром влеком еще. Опору над бездной винтом ища, Несется он над головой. Ах, эта забава не кстати ли? За отпрысков радуйтесь, матери, Поскольку весьма занимателен Сей праздничный трюк цирковой. Куда, петербургские жители, Толпою веселой бежите вы? Не чертят свои след истребители У века на самой заре. Свод неба пустынен и свеж еще, — Достигнут лишь первый рубеж еще. Не завтра ли бомбоубежище Откроют у вас во дворе?

1972 г.

Ленинград

АЭРОПОРТЫ XIX ВЕКА

Когда закрыт аэропорт, Мне в шумном зале вспоминается иное, — Во сне летя во весь опор, Негромко лошади вздыхают за стеною. Поля окрестные мокры, На сто губерний ни огня, ни человека. Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Сидеть нам вместе до утра, Давайте с вами познакомимся получше. Из града славного Петра Куда, скажите, вы торопитесь, поручик? В края обвалов и жары, Под брань начальства и под выстрелы абрека. Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Куда ни ехать, ни идти, В любом столетии, в любое время года, Разъединяют нас пути, объединяет нас, Объединяет нас лихая непогода. О, как друг к другу мы добры, Когда бесчинствует распутица на реках! Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Какая общность в этом есть? Какие зыбкие нас связывают нити? Привычно чокаются здесь Поэт с фельдъегерем, — гонимый и гонитель. Оставим споры до поры, — Вино заздравное — печали лучший лекарь. Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века! Пора прощаться нам, друзья, Окошко низкое в рассветной позолоте. Неся нас в разные края, Рванутся тройки, словно лайнеры на излете. Похмелье карточной игры, Тоска дорожная да будочник-калека, Ах, постоялые дворы, Аэропорты девятнадцатого века!