Горюхин Юрий
Шрифт:
Валера прижал к холодной телефонной трубке розовое ухо и забарабанил по стеклу будки пальцами.
— Даша? Это я.
— Ну и что.
— Даш, ты извини, я сорвался, а, Даш?
— Чего, Даш?
— Ну, ты меня прости, а?
Валера послушал тишину и опять пробарабанил по стеклу марш юных буденовцев.
— Даша, алло!
— Не кричи! Чего ты хочешь?
— Даш, ну что я сделал?
— А ты не знаешь, что ты сделал?
— Знаю, то есть, конечно, хотя и… Даша, я же извиняюсь. Приходи домой, пожалуйста.
— У тебя там к телефону, наверно, уже очередь выстроилась.
— Нет тут никого. Придешь?
— Когда— нибудь приду.
— Даш, ну что мы как эти, не сердись, а?
Даша устала разговаривать и положила трубку.
Татьяна Игнатьевна погладила Дашу по плечу и поцеловала в затылок:
— Ну что, помирились?
— Мам, оставь, пожалуйста.
Татьяна Игнатьевна вдруг сильно расстроилась, прижала кулачок к носу и заплакала.
— Мам, ну что ты?
Даша обняла Татьяну Игнатьевну и отвела в комнату, где у нее под общее настроение тоже набухли глаза и стали совсем синие. Взлохмаченный Василий Васильевич влетел в комнату и поднял брови коромыслом.
— Что случилось?!
— Ничего.
— Как ничего?!
— Да все нормально, папа.
— А что ревете как белуги?
— Стресс снимаем.
— Так лучше водки выпить, чем реветь.
— Кому лучше, а кому и не лучше. Тебе лишь бы выпить!
— Да когда я последний раз пил, Татьяна!
Василий Васильевич, Татьяна Игнатьевна и Даша еще немного поговорили, плавно успокоились, потом на кухне попили чай со слоеным тортом и дружно сели к телевизору смотреть художественный фильм про остроумных бандитов и недалеких полицейских.
— Дашка, давай в шахматы сыграем?
— Опять проиграешь.
— Ну и что.
11
Синилин проснулся в половине шестого утра в очень плохом состоянии: голова трещала, как арбуз в сильных руках опытного покупателя, желудок был набит пинг— понговыми шариками, которые время от времени поднимались вверх и, постояв в горле, пока Синилин не становился бледным, падали вниз, сердце трепыхалось полудохлым воробьем, запутавшимся в нитках юных натуралистов, печень хлюпала, сил не было и бесконечно хотелось пить. Синилин доковылял до небольно бьющего током холодильника, взял из него две последние бутылки пива и обе сразу же выпил, чтобы на глазах появились слезы облегчения и можно было с удовольствием закурить крепкую папиросу «Беломорканала», сделанную в городе Моршанске.
Отдохнув и придя в себя, Синилин приступил к не всегда приятному утреннему анализу вечерних событий: кажется, был день рождения, пили, плясали, пили, пели, пили, женщины почему-то разделись и стали прыгать голыми, а на гармошке наяривал дед Федот, который умер пять лет назад от ботулизма. Синилин мотнул головой: вчера пришел с работы, поел, посмотрел телевизор, потом до ночи красил потолок в ванной на редкость вонючей белой краской из дружественной страны Верхняя Вольта — и все. Синилин с большим сожалением пнул пустые бутылки из-под пива — что же это такое, в конце концов! Настроение Синилина испортилось и, может быть, на весь день.
У Сени Зигмутдинова под красными глазами висели дряблые синие мешки. Он провел напряженную бессонную ночь и теперь нес в полиэтиленовом пакетике своей маме Зигмутдиновой Эльмире Абдуловне свежий творожок, мягкую с хрустящей корочкой булочку, кефир и воздушные пирожные с орехами.
Сеня Зигмутдинов не узнал вопросительный знак фигуры Синилина, с которым когда-то вместе работал и прошел бы мимо, но Синилин, напротив, узнал Сеню Зигмутдинова:
— Привет, Сеня.
— Привет… Синилин? Я тебя сразу не узнал, — долго жить будешь или богатым станешь.
— Вот на работу иду, а ты что с ночной смены?
— С ночной.
— Дай закурить. Сон, представляешь, приснился…
— На. Как дела-то?
— Да ничего. Сон, представляешь…
— Ладно, побегу, напахался, устал как собака. Будь!
— Давай!
Зигмутдинов обманул Синилина — он не работал в ночную смену, он играл с 9 часов вечера в покер и в 6 утра выиграл два доллара и сорок три цента, которые отняли от его общего долга в три тысячи двести семь долларов. Сеня как-то был не очень доволен выигрышем.
Дождь был несильный, но затяжной. Синилин поднял воротник курточки и раздраженно зашмыгал носом. Автобуса не было. Будущие пассажиры и просто прохожие раскрыли зонтики, либо спрятались под архитектурные козырьки, балконы и карнизы. Окурки на асфальте размякли и расползлись, из переполненной урны потекла желтая жидкость, бесстрашные голуби ходили у ног зябнущих людей и клевали мокрые семечки. Леня Балдин купил в ларьке зажигалку и, не очень следя за своим зонтиком, быстро зашагал к урчащему «форду». В тот момент, когда Леня на ходу прикуривал, длинная спица мотающегося из стороны в сторону зонтика очень больно заехала Синилину в затылок, одновременно окружающая толпа всколыхнулась и пошла на штурм подошедшего автобуса. Взбешенный Синилин гневно развернулся и схватил за воротник ближайшего гражданина с мерзким зонтиком.