Шрифт:
– Остроумно.
– А чего ты раньше не уехал? Наверное, бывал, мог остаться... Я вот вырос медведь медведем... мне там душно...
– А мне нет. Бывал я в Европе, летал в Штаты...
– А в затылок гэбэшники дышали?
– Ну а как без них, – чуть насторожился Поперека, но виду не подал. – Их разведка тоже во все дырки заглядывала. Была у меня электронная книжка, я кое-что записывал, прилетаю домой – все исчезло, экран пуст. Ах, там нет батарейки! Во время проверки перед посадкой успели вынуть... а ведь надо винтик открутить... Хорошо работает ЦРУ. Но как я над ними издевался там! Ну, как же, прилетел из империи зла! Ночью свалился в Бостон, говорю: везите меня туда, где конференция, и показываю адрес. Но конференция-то там, а всех поселили в домах за пределами базы. А я заезжаю на военно-воздушную базу, таксист русский, везет весело, а встречает капрал. Спрашиваю, где конференция, а он не знает. Где тогда здесь гостиница? Вот. Документы? Я достаю паспорт, еще тот, с серпом. Капрал звонит начальству: какой-то русский ломится в офицерскую гостиницу. А у меня еще рюкзак, как парашют за спиной. Поселился. А переехать отказался. Нет, говорю, и всё. В итоге они были вынуждены выселить, по моему, целый этаж, во всяком случае справа и слева номера были пустые. И всего за семнадцать долларов в сутки! Я жил классно: телефон, гладильная, телевизор, микроволновка, фэн, ванна, туалет... А наши академики – по трое в двухместных номерах... В Америке любят нахрапистых. Если бы я остался, я бы не пропал.
– А чего не остался?
– А ты?
– У меня тут бизнес. А у тебя?
“Нет, он не утка, – подумал Поперека. – Нормальный простоватый человек”.
– А у меня Родина, – ответил Петр Платонович. – Не магнитола “Родина”, а она сама.
– Так и у меня!.. – обиженно протянул Матросов. – А теперь слушай. Охранники – дубаки, потому что с дубинками. Но дубарь – покойник. Милиционер – мусор, батон. Цинковать – незаметно передавать что-нибудь... Фугас – жалоба. Или я быстро?
– Нет-нет, можно быстрей. У меня голова – компьютер. Я из кино знаю: редиска – плохой человек..
– Да при чем тут редиска?! Детские хохмы. Суд – свадьба. Смешно, да? Нож – язь... Паспорт – одеяло... Кто знает, может быть, пригодится. Ночлежка – боржом. Кто приводит в исполнение смертный приговор – Тимофей. Инспектор угрозыска – Семен. Главарь шайки – Иван...
.........................................................................................
Через два дня новоприбывший “больной” пообещал: как только у него наладятся дела в городе (милиция обещала конкурентам руки укоротить – посмели обидеть районного прокурора!), он поможет Попереке с выездом.
– Загранпаспорт мы оформим, есть там у меня телка... и денег дам на билет.
Но Поперека не тот человек, чтобы смиренно ждать погоды. Он выпросил у жены разрешение сходить в лабораторию – нужно переброситься письмами с Жорой Гурьяновым и еще узнать, что на самом деле с Инной, дошли ли по назначению образцы.
23.
Жора не ответил, хотя Поперека просидел до вечера возле компьютера.
Василий Братушкин тихо и навсегда исчез – перевелся в механическую мастерскую (это во дворе института), где, как доложил Антон, по заказу Карсавина клепает ровный металлический стол для новой установки. Наверное, по просьбе старика он и устроил этакую гнусность Попереке. А может быть сам удумал.
И нигде – ни в коридоре, ни по дороге домой – он Петру Платоновичу на глаза больше не попадался.
Насчет Инны Сатаровой никаких вестей нет. Рабин звонил в университет Женевы – он знает немного немецкий – ему ответили: профессор Гинзбург в отъезде.
Вечером по телевидению СПС-овцы заявили, что знаменитый ученый Поперека войдет в их политсовет.
“Единороссы” их немедленно упрекнули в самохвальстве и сказали, что Поперека с народом, а так как они тоже с народом, а не с олигархами, то и Поперека, конечно, с ними.
Коммунисты важно и туго молчали, но не было и с их стороны и новых нападок на Петра Платоновича. Но ему и не нужна их приязнь.
Он шел по ноябрьскому городу, напялив мохнатую волчью шапку на голову, сердясь на всех. Во-первых, ему не понравился темп семинара, который он провел в университете со своими тремя аспирантами и лучшими сотрудниками лаборатории. Они заглядывали ему в глаза и выпытывали о здоровье, а он ругался: эксперименты на лазере завалены, научные статьи не дописаны, осенняя экспедиция на реку севернее зоны Красносибирска-99 сорвана из-за болезни Братушкина (тогда он еще работал в команде Попереки), а также из-за того, что АНТ пообещал ради конспирации дать для поездки свою машину, но увы, его “жигуленок” загремел клапанами и пришлось транспортное средство отдать в сервис...
– Нет, я удивляюсь, – цедил Поперека, скаля в привычной улыбке зубы, но и меча из глаз молнии, – как же вы, Анатолий Исакович, могли увязнуть в элементарном Це О-два с классическим “пи-аш”.. А вы, молодые-гениальные, за два месяца не собрали своих мыслей в пучок... любая бабка за минуту свои иголки собирает в поролончик... Анюта, а у тебя найти ничего нельзя! Повесь список, отметь, где что, плакатики нарисуй!
Вместо того, чтобы “покаяться” и броситься врассыпную работать, вопросы идиотские задают:
– Петр Платонович, а как все-таки относиться к торсионным полям? Говорят, они и есть способ соединения сознания человека с высшим разумом... и вообще, гигантский аккумулятор энергии.
– На фиг вам торсионные поля! – бегал перед своими сотрудниками у доски Поперека, пальцы в мелу. И бормотал про себя. – Осень нарастает бурей желтых листьев и бурей желтых газет. Действительно пишут всякую чушь... ясновидцы появились... самозваные академики множатся... – И громко, вслух. – Один болван, получив корки такой академии, выступил с идеей неких слабых сил взаимодействия, которые, как он уверяет, чувствуют только пчелы и он, академик этой академии!