— Ну фто, тофариш старший лейфенант, — попытался съехидничать он. — Фродолшим знахомстфо с хородом? Фремя еще есть.

— Да ну ехо в садницу, этот хород! Пфошли кх нам. Щас только роши болят, а фдрух еще нархфемся? Да и Мехлису долхшить нущно. — Я вздохнул, представив его реакцию. — Хоще щто фыпфить не усьпели. А то…

— Да, — Зильберман стал серьезным. — Мохли пфотумать, фто мы финофаты. Мол, пфяные чекисты спфрофасырофали крафноармейсев…

— Латно, Яф, фто уф феферь пфотелаеш? Пфофли фкорей к нам, а то «допфрые люти» Льфу Сахарычу такохго напфоют!

Мехлиса на месте не было, поэтому пошли в свою комнату, попросив дежурного сообщить о прибытии начальства и прислать нам медика. А то плоховастенько что-то стало. Подташнивает, и вообще…

Пришедший в скорости пожилой фельдшер только руками всплеснул, увидев нашу красоту, и сразу взял нас в оборот. Быстро удалив остатки Яшиных резцов, он взялся за наши «клювы». Больно, блин! В глазах аж искры летают, но дядька туго дело знает. У Яши кровь быстро остановилась, а у меня — ни в какую! Вроде бы все, прекратилось кровотечение, так нет! Опять бежит! Пришлось опять вату совать, иначе никак. Когда дядька уже собирался уходить, в комнату залетел Лев Захарович. Было видно, что он в курсе наших «приключений», поэтому, как только фельдшер вышел в коридор, приказал:

— Рассказывайте! Сначала Стасов.

Выслушав нашу историю в двух вариантах «исполнения», он задумчиво побарабанил пальцами по спинке кровати, на которой сидел, и подытожил:

— Понятно. Значит, так. Сегодня отлежитесь. Толку от вас сейчас… — Он внимательно посмотрел на наши лица и махнул рукой: — Не много толку. Я сейчас на передовую, нужно посмотреть вживую, как там обстановка. А завтра займемся любителями выпить и помахать ногами. Очень мне не нравится происходящее, и не только в вас дело.

— Товарищ комиссар, но комендант сказал, что такое впервые!

— Комендант многого не знает, — Мехлис раздраженно фыркнул. — Но подобное уже происходило, правда, не здесь. Ладно. С этим пока все. Отлеживайтесь, а я поехал.

Посмотрев на закрывшуюся за Мехлисом дверь, мы переглянулись и выполнили приказ — завалились спать.

Проснулся я от сильного удара по многострадальному лицу и грохота. Открыв глаза, обнаружил себя лежащим на полу рядом с перевернутой кроватью. Неподалеку матерился Зильберман, безуспешно выпутываясь из одеяла. На улице, не переставая, гремели взрывы и ревел запоздалый сигнал воздушной тревоги. Судя по начавшему светлеть небу, было уже утро. Придя, наконец, в себя, помог Яше выпутаться из одеяла и начал лихорадочно одеваться. Выспаться уже явно не получится! Да и с выбитым окном это сделать проблематично, учитывая мороз, стоявший все эти дни. Справившись с непослушной одеждой, мы выскочили в коридор и обалдели — большей части здания, в котором нас разместили, просто не было! В пяти шагах от нас коридор прерывался и начиналось дикое нагромождение из кирпича, досок и какого-то железа. Видимо, одна из бомб разрушила большую часть дома, и только чудом можно объяснить то, что он не развалился весь. Не обращая внимания на возможную опасность, я кинулся к развалинам. В голове была только одна мысль: «Мехлис жив. Его не было». Она крутилась без конца, будто я сам себя уговариваю в этом. Откидывая в сторону обломки досок и кирпичи, я сбил в кровь руки, но продолжал копать. Рядом, что-то глухо рыча, рылся Зильберман.

— Эй! Вы что там делаете?! Почему не в убежище?

Раздавшийся крик заставил меня прекратить раскопки и обернуться. Кричал дежурный, хорошо знакомый лейтенант — связист из нашей группы.

— Наши, кто не уехал с Мехлисом, все в подвале школы, вон там. — Он махнул рукой, показывая направление. — А меня отправили проверить, не остался ли кто в здании. Сержант, которого я отправлял вас разбудить, пропал. Я думал, вы вместе ушли куда-то, а оказывается…

Разведя руками, «летеха» уставился на нас. Вздрагивая и пригибаясь, он то смотрел на нас, то оглядывался на гремевшие взрывы. Матюгнувшись, мы кинулись к нему.

— Веди, Сусанин! — Настроение было поганым. — Только быстрее, мерзнуть не хочется больше!

Через пять минут мы сидели в подвале школы, переоборудованном в бомбоубежище. Правда, мне плохо представлялось, от какой бомбы может он защитить? Разве что психологически проще — чувствуешь себя хоть как-то защищенным. Время от времени бомбы падали совсем близко, и тогда с потолка сыпалась какая-то пыль и грязь, а земля ходила ходуном. В такие минуты трудно было даже сидеть, не то что стоять. Наконец налет прекратился, и раздалась команда об отбое воздушной тревоги. Выйдя из подвала, мы окаменели. Города не было! Были сплошные горящие развалины, а уцелевшие здания казались исключением на фоне этой разрухи. Если честно, то я растерялся. Стоял и молча смотрел, как горят развалины домов, как, крича, бегают люди, как кто-то кого-то тащит. Из ступора меня вывел женский крик, раздавшийся от ближайших развалин, бывших небольшим домиком.

— Товарищи! Помогите! В подвале детей завалило! — кричала молодая женщина, вся измазанная кирпичной пылью и сажей. — Я точно знаю, что они там!

Кинувшись к ней, мы лихорадочно начали разбирать развалины. Примерно через полчаса мы докопались до пола и нашли люк в подвал. К счастью, все обошлось! Как только мы смогли открыть люк, из него раздался дружный плач и чей-то дрожащий голосок гордо заявил:

— Я же говорил вам, шмакодявки, что все будет хорошо! А вы разревелись! — и шмыгнул носом.

Спустившиеся вниз, бойцы достали из подвала пятерых детишек. Трех девочек, лет пяти-шести, и двух мальчишек, немного постарше. Один из них все повторял: «Я вам говорил! Я вам говорил!» А оказавшись на улице и оглядевшись, кинулся к позвавшей нас женщине, уткнулся ей носом в живот и в голос разревелся. Видимо, он все это время жутко боялся, но успокаивал младших, а теперь расслабился. Помимо пожаров, очень напрягала возникшая канонада на северо-востоке. Похоже, что совсем неподалеку начался серьезный бой. Пока я прислушивался к стрельбе, увидел подъезжающие знакомые машины. Приехали Мехлис и грузовик с бойцами, которые сразу бросились помогать с разбором развалин ближайших домов. Вышедший из «эмки» Мехлис огляделся и направился к нам. Попытавшись привести себя в порядок, я, плюнув, бросил безнадежное дело и, остановившись перед Львом Захаровичем, коротко доложил ему о произошедшем. Хмуро выслушав доклад, Мехлис снова огляделся и устало сказал: