Выйдя из кабинета, Яша вздохнул и сказал:

— Похоже, Мехлис что-то нехорошее чувствует. Иначе бы он об этом не говорил. — Было видно, что Зильберман подавлен. — Знаешь, Андрей, когда я ждал немцев на дороге — страшно не было. Стало страшно сейчас, от мысли, что придется… — Не договорив, он махнул рукой.

— Успокойся, Яша, мы обязаны думать и о таком варианте. Не помню, кто сказал, что нужно рассчитывать на худшее, лучшее придет само. А чтобы его поторопить, пошли перекусим, — и я хлопнул его по плечу. — А то кишка кишке песни поет!

Ближе к вечеру вернулась разведка. Вести были плохими. В трех километрах от Тельманова они обнаружили расстрелянную санитарную колонну: восемь грузовых автомобилей, три санитарных автобуса и две «эмки». По следам было видно, что уцелевших раненых и медработников потом добивали. Твари. Сам город занят противником, толком непонятно, но похоже на то, что там румынская часть. Выслушав разведчиков и отпустив их отдыхать, Мехлис в задумчивости отошел к окну. А мы, «отцы-командиры», уставились в карту, надеясь обнаружить там выход из сложившейся ситуации. А почему мы должны двигаться именно туда?

— А почему мы должны двигаться именно в том направлении? — я посмотрел на Чуприна. — Смотри, капитан, а если мы повернем прямо отсюда на север, в сторону Старогнатовки, а потом на Каракубстрой и дальше? Или от Старомарьевки через Новомарьевку в том же направлении, к тому же у нас появляется пространство для маневра.

Чуприн посмотрел на карту, почесал подбородок и, повернувшись к подошедшему Мехлису, сказал:

— Товарищ комиссар, а если нам действительно двинуться в направлении, предложенном Стасовым? Или нам нужно именно на юг?

— Да, пожалуй, именно так и сделаем, — сказал тот через пару минут, глядя на карту. — Я хотел другого, но так будет лучше. Имея при себе столько раненых, у нас намного меньше вариантов действий, и, главное, мы привязаны к дорогам. Решено. С утра выходим на Старомарьевку и дальше на север, северо-восток. Подготовьте людей и технику. Все свободны.

Гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Выехать пришлось в ночь. Буквально через час после принятия решения о маршруте в село приехали немцы. Выставленные часовые вовремя сообщили о приближающихся «гостях», поэтому угощение им приготовить успели.

На площадь выехали «Блитц» (поменьше, чем нам «подарили» румынские «друзья»), точная копия нашего бронетранспортера, и «Опель-капитан», которые остановились прямо перед зданием правления. Из «Опеля» вышли высокий немецкий офицер и водитель. Повернувшись к остальной технике, он сделал какой-то знак, и оттуда горохом посыпались солдаты, о чем-то громко переговариваясь. Они не успели толком построиться, как площадь будто взорвалась выстрелами. С чердаков домов, из окон и дверей, из палисадников был открыт ураганный огонь из автоматов и пулеметов. Когда стрельба закончилась, по всей площади лежали тела убитых немцев. Больше всего их было у бронетранспортера, за которым они пытались укрыться от огня. Три минуты, и двадцать немецких солдат уничтожены. Глядя на покрасневший от крови снег, я вдруг почувствовал тошноту, как будто в первый раз вижу мертвых. Пришлось усилием воли привести себя в порядок. Не заметив никаких движений, мы вышли на площадь. Бойцы принялись осматривать немцев, собирая трофеи и добивая тяжело раненных. Еще через несколько минут итоги боя были подведены. Убито четырнадцать немцев, пятеро, с легкими ранениями, взяты в плен. Что особенно хорошо — взят командир подразделения, офицер.

Перевязав захваченного офицера, его привели к Мехлису. Я с интересом разглядывал стоящего перед нами врага. Высокий, подтянутый, красивый мужик. Породистое лицо выражало что угодно, но только не страх! Перед нами стоял волчара, который не только не боялся нас, он нас всех презирал, тварюка такая! За переводчика у нас был Ахундзянов. Он вопросительно посмотрел на Мехлиса и, дождавшись его кивка, начал:

— Назовите свое имя, звание, номер части.

— Это вы можете узнать из моих документов, — скривив губы в презрительной гримасе, на хорошем русском языке ответил фриц. Только небольшой, знакомый акцент выдавал, что это не родной язык для него.

— Прибалт? — невольно вмешался я, подавшись вперед, не обращая внимания на недовольный взгляд Мехлиса.

— Нет, — так же презрительно ответил тот. — Я немец, просто жил в Литве и изучил ваш язык. Чтобы не тратить зря время, я, как офицер германской армии, несмотря на расстрел своих солдат, предлагаю вам сдаться.

— А больше ничего не… — начал Чуприн, но Мехлис одернул его.

— Судя по документам, вы — Карл Хольц, Ober-stabsintendant (оберштабсинтендант) 108-го стрелкового полка, 14-й танковой дивизии. Все правильно?

— Так точно, господин генерал. — Немец вытянулся, глядя на Мехлиса.

— Итак, зачем вы приехали в Гранитное?

— По распоряжению командира полка направлен для сбора продуктов и теплых вещей у местного населения.

— Где расквартирован ваш полк и ближайшие немецкие части? Рекомендую отвечать правдиво и полно, этим вы, возможно, сохраните себе жизнь. — Мехлис повернулся к Ахундзянову: — А вы, лейтенант, идите, пообщайтесь с остальными пленными.

Проводив взглядом лейтенанта, Хольц вздохнул и начал говорить. Из его рассказа получалась следующая картина: полк снабженца располагался в Мирном вместе с 64-м мотоциклетным батальоном, и входящие в дивизию 36-й танковый, 103-й мотопехотный и 4-й артиллерийский полки с 40-м разведывательным батальоном расквартировались в Тельманове. Карта, изъятая у него, подтверждала его слова. По поводу того, что происходило северо-восточнее, он не знал. Похоже, что сейчас будем «рвать когти»! Только увели немца, как Мехлис приказал: