Воевода отдал топор отроку, сказал посветить и открыл книгу.

— Да это же «Измарагд»! Третьего дня я искал его и не нашел.

Кирик поднял парубка за шиворот и немилосердно встряхнул.

— Ты украл книгу у своего господина.

Холоп отчаянно замотал головой.

— Я взял лишь читать. Потом положил бы обратно.

Боярин перевернул листы, отодвинул книгу дальше от глаз и прочел вслух:

— Слово святого Иоанна Златоуста… Когда читаешь — прилежно, со всем сердцем и почтением читай. Со многим прилежанием прочитывай, не ленись, и если есть нужда, то дважды прочти написанное, чтобы уразуметь силу словесную… На Тебя уповаю, Боже мой, да просветишь ты ум и смысл мой светом разума Твоего, дабы я мог не только прочесть написанное, но и жить по написанному…

Он посмотрел на холопа.

— Ты разумеешь сии слова? Книга не баловство, в ней глаголы Святого Духа. Ее нельзя читать под котлом.

Парубок низко свесил голову и чуть слышно сказал:

— Разумею. Мне больше негде было.

— Кто выучил тебя грамоте?

— Владыка Леонтий в Ростове.

— Ростовский епископ? — боярин вздернул брови. — Как тебя звать, грамотей?

— Несда.

Два месяца он без продыху отмывал и скреб неповоротливые котлы, выносил тяжелые лохани с помоями, таскал ушаты с водой, вычищал сажу из печи, тер половицы и соскабливал со стен поварни жирную копоть. Лапти давно сносились, обучиться плести их было некогда, и он ходил босиком — каждый вечер вынимал занозы и заматывал тряпицей порезы. В челядне ему принадлежал кусок ветоши в углу, под которой в изголовье лежала котомка с Псалтырью. В конце дня он приходил сюда и падал без сил, чтобы подняться задолго до рассвета и снова плестись на поварню. Он потерял счет дням. Чтобы не отупеть от работы, все время держал в голове какой-нибудь из псалмов. Других мыслей не было.

Из всей челяди его жалела сенная девка Малуша. Забегая в поварню по заданию боярыни, она озорно улыбалась и лохматила ему волосы. Иногда угощала пирогом или непонятной иноземной сластью с хозяйского стола. Повару, ругавшему ее за это, показывала длинный нос и стремительно убегала, взмахивая подолом. Несколько дней назад он встретил ее во дворе. Малуша тащила в дом перины после просушки и окликнула его. Отдуваясь, попросила помочь. Несда не раздумывая оставил на земле помойную лохань и взвалил на себе перины. В господских хоромах он прежде не бывал и о своем хозяине почти ничего не знал. Помнились только слова тиуна, что боярин Янь Вышатич уважает книги и сам немало их читает. Этого было достаточно, чтобы счесть воеводу добрым человеком и проникнуться к нему теплым чувством.

Сбросив перины на большой ларь, он огляделся. Малуша привела его в господскую изложню. В углу на полице была укреплена большая икона Спаса, под ней висела лампада. На поставце возле ложа Несда увидел книгу. Пока Малуша с головой зарылась в перины, он поднял деревянную, обтянутую кожей крышку переплета и прочел название: «Книга поучений древних святых отцов, рекомая Измарагд, к пользе духовной и к спасению во Христе Иисусе Господе нашем служащая, писанная в богоспасаемом граде Кыеве клириком церкви Богородицы грешным Агапием». Как книга перебралась затем с поставца к нему под рубаху и за пояс, он не мог объяснить. Малуша ничего не заметила, и Несда боком выбрался в сени. С горящими щеками прибежал в пустую челядню, сунул книгу под ветошь. Постоял в испуге, не зная, что дальше. Потом пришел кто-то из холопов и прогнал его на поварню.

Объяснить, что произошло, мог дворский Кирик.

— Раб совершил татьбу. Как велишь поступить с ним, боярин? Свести на торг или высечь?

Воевода в раздумье рассматривал парубка. Одежда холопа была перепачкана жиром и сажей, руки, которыми он брал книгу, наверняка грязны.

— Продавать не велю. Накажи как знаешь.

Янь Вышатич направился к хоромам. Кмети расходились. Пускай и не поймали навку, но забавой были довольны. Тиун велел позвать ключника и передал ему с рук на руки вороватого холопа. Пришедшие с ключником дюжие парубки приволокли Несду на конюшню, содрали порты и рубаху, чтоб зря не кровянить. Затем растянули его на скамье и привязали. Один взял треххвостую плеть, особо хранившуюся на конюшне для битья виновных рабов, и свистнул ею для пробы в воздухе.

— Полста раз, — сказал ключник, широко зевнув. Его подняли с ложа, когда он досматривал третий сон. — И еще пять от меня.

Несда сжал зубы, вдавил подбородок в скамью и за все время порки не издал ни звука. Хлеставший его парубок не жалел сил, клал удары без всякой пощады.

В уши будто натолкали тряпья. Перед глазами висела серая пелена. Он едва расслышал голос ключника:

— Пускай тут отлеживается. Завтра его не поднять на работу. Жилистый мальчишка. И с норовом.

Он почувствовал, как его взяли под мышки и за ноги, бросили на сено. Жесткая сухая трава тут же впилась в иссеченную плоть, доставляя лишние мучения. Когда ключник и парубки ушли, заперев конюшню, Несда тихо и в горьком отчаянии заскулил, как щенок, которого тащат на веревке топить.

К утру он трясся от холода. Зарыться в сено или натянуть на себя одежду было одинаково невозможно.

Ради любви к книгам он продал себя в холопы. Из-за той же любви его исполосовали плетью. Он готов был терпеть и дальше. Но в ту ночь на конюшне в горле у отрока комком стояла безнадежность.

Иногда Господь оставляет рабов своих, чтобы испытать их твердость.

На рассвете брякнул засов. Пришел ключник и привел с собой лекаря, пользовавшего скотину и заодно боярскую челядь. Лекарь Анбал был космат, угрюм и страшен, но бессловесные твари доверялись ему. Рабов же он врачевал немилосердно. Холопы как смерти боялись подхватить хворь или как-нибудь повредиться. От всех внутренних болезней лекарь давал одно-единственное зелье, от которого страшно чесалось тело и вспучивалось брюхо. Раны он прижигал раскаленным железом, а с костоломной хворью расправлялся совсем уж по-свойски — выбивал кости из суставов и вправлял обратно.