Несда сложил в котомку кресало и кремень, набил промасленной ветошью в кожаной свертке на случай, если понадобятся светильники. Сунул туда же короткий моток веревки — вдруг княжич велит вязать волхва? Сам небось вервием не запасется. Если только рыжий варяг догадается.

Котомку он спрятал во дворе. После этого пошел к мачехе, зевавшей за пяльцами, и стал к ней ласкаться. Просто так, ни за чем. Родную мать он едва помнил, но почему-то казалось, что Мавра на нее похожа. И даже если бы не была похожа, Несда все равно любил бы ее. Он совсем не понимал, отчего существует нелюбовь и вражда между людьми, созданиями единого Бога. А того непонятней злоба, вдруг вспыхивающая, подобно пожару, способная люто обезобразить даже красну девицу. Когда кто-то шумно злобился, ему становилось плохо — голова будто распухала, руки дрожали, он задыхался. Несда хотел бы любить всех — и отца Евагрия, и тысяцкого сына Коснячича, и буйного Гавшу, и холопа Гуньку. И необязательно, чтобы они знали, что он их любит. Просто ему казалось, что любовь — самая сильная молитва на свете. Такая же, как «Отче наш».

Захарья пришел к ужину, мрачный и неразговорчивый, без петуха. Похлебал кислых щей с кусками говядины, на остальное и смотреть не стал, сразу отправился спать. Несда, довольный хотя бы тем, что его не поймают за руку, натянул теплую, на бараньем меху свиту, выскользнул из дома. Подхватил котомку и удрал со двора. Даже дядька Изот не заметил.

У ворот Копырева конца, запыхавшись, он столкнулся нос к носу с рыжим Георгием. Варяг от макушки до сапог был закутан в серую вотолу, огненная голова скрывалась под клобуком.

— Долго тебя еще ждать? — прошипел Георгий. — Сейчас ворота закроют!

— А где князь? — оглядывался Несда, поспешая за отроком.

— Там уже, за воротами. Он бы все равно пошел, и без тебя.

— Он же дороги не знает.

— Поспрошал у тутошней стражи. Сказал им, что идем охотиться на волхва.

— Зачем? — опешил Несда.

— Чтобы не поверили. А то от вопросов и советов не отобьешься. А так — поржали и рассказали дорогу.

— А может, я вам тогда не нужен? — с надеждой спросил Несда.

— Боишься, что ли?

— Нет. Мне волхва жалко.

— Чего?! — Георгий остановился перед самыми воротами и подозрительно поглядел на него. — Ты язычник?

— Нет, что ты. Просто…

— А если просто, так иди молча, — рассердился Георгий.

Они прошли мимо двух стражников. Те не обратили на отроков внимания, так как были заняты — мерялись на спор длиной своих копий и величиной топоров. В поле в закатных лучах щипали траву три коня. На камне возле них сидел княжич, одетый также неприметно, в темный мятель и простую суконную шапку. Несда подметил, что Мономах с варягом подготовились к походу лучше, чем он со своей котомочкой. Под плащами у обоих угадывались короткие мечи, а к седлам двух коней были привязаны тороки, туго набитые.

Княжич внимательно оглядел Несду с головы до ног, в сомнении двинул губами, над которыми пробивался темный пух.

— Едем!

Несда оседлал оставленного ему скакуна и потрусил позади. Дорога шла прямая, накатанная, сбиться с нее и в темноте было бы трудно. Недалеко от города она перепрыгивала широким бревенчатым мостом через речку Глубочицу. Мономах с Георгием не торопили коней и ехали бок о бок — разговаривали. Обоих совсем не заботило, слышит их купецкий сын, плетущийся сзади, или нет.

— …жениться? Не-ет, мне еще рано. Я еще и девок как следует не разглядел. А на тутошних кияночек и смотреть пока что было некогда.

— Так никого и не приметил? А мне одна очень даже показалась. Имени, правда, не узнал. Какого-нибудь боярина дочка.

— Где же ты ее увидал?

— Вчера в Святой Софии на обедне. Коса — с мою руку толщиной. Брови черные, сама — кровь с молоком. И ямочка на подбородке. А вот тут две милые родинки.

Княжич показал, в каком месте у девицы родинки.

— Да что родинки! — воскликнул Георгий. — Брови сурьмой намалевала, а щеки нарумянила. У девок главное — телесность. Чтобы мягко на них лежалось. Я себе жену буду выбирать на ощупь.

Он расхохотался.

— Хорошо тебе, варяг. Отец небось не станет неволить. Девок из боярских домов и из прочей нарочитой чади даже в Переяславле пруд пруди. Про Киев и не говорю. Выбирай, какая по сердцу. А вот где столько принцесс взять, чтоб по душе выбрать? Да и не дадут мне выбирать.

— Не горюй, князь, эка беда. Одноженство только в церковном уставе прописано, а на деле-то? Младших жен у кого только нет, втайне или въяве. Хоть у бояр, хоть у простой чади.

— У моего отца нет! — жестко ответил княжич. — И не говори мне больше об этом, Георгий. Не то рассоримся.

— Ладно, прости, князь… Вообще-то… у моего батьки тоже нет другой жены.

— Как думаешь, Георгий, — после недолгого молчания продолжил Мономах, — хороши ли собой английские девицы? Они ведь тоже варяжской крови?