Идола окружало восемь рукотворных бугорков. На семи были заготовлены дрова для священного языческого огня, а на восьмом темнело пепелище.

— Вот оно, идолище поганое, — презрительно сказал Георгий.

Княжич на коне переступил границу капища, подъехал вплотную к кумиру и хорошенько рассмотрел его.

— Это не Перун, — молвил он. — Я видел такого в Ростове, в тамошнем Чудском конце. Только тот идол вытесан из камня и намного больше. Просто огромный.

Мономах спрыгнул с седла, носком сапога разворошил груду углей и пепла на кострище. Вспыхнула оранжевая искра и тут же погасла.

— Недавно жгли. — Он поднял с земли комок грязных перьев. — Петуха, что ли, спалили?

Княжич оседлал коня и выехал с капища.

— Это Кривой Велес, подземный бог, покровитель колдунов и песнотворцев.

— Почему кривой? — удивился Георгий.

— Это его имя. От него назвалось племя кривичей. Северная чудь тоже почитает этого бога. У них считается, что он враг Перуна.

— А Полоцк стоит в земле кривичей! — догадался варяг.

— Нам нужно где-нибудь спрятаться, — сказал княжич и направил коня прочь от капища.

Несда, осенившись крестом, был бы рад убраться от кумирни куда подальше. К тому же слова про петуха натолкнули его на неприятные догадки. Но Мономах всего лишь вернулся к лесу, спрыгнул с коня и привязал его к стволу. То же самое сделал Георгий, а затем взвалил на себя тороки. Несда, не любивший верховой езды, на этот раз спешился неохотно.

Они поднялись снова на верх горы и укрылись за большим бугром, из-за которого хорошо были видны очертания идола. Дождь прекратился. Почти круглый месяц уверенно распугивал рваные тучи, не позволяя им затмить себя. Варяг тут же принялся копаться в тороке. Княжич без смущения расположился на грязной траве, плотно завернувшись в плащ. Георгий с ворчаньем пересадил его на расстеленную овчинную кошму. Себе достал такую же. После этого извлек из другого торока снедь: холодное мясо с луком, пироги и деревянный жбан кваса.

— Эй, купец, что стоишь, будто кумир? — спросил Мономах с набитым ртом. — Мокрой травы боишься, а подстилку не взял? Эх ты.

Он подвинулся, уступая место.

— Садись. Сторожить будем. Или ты думал — придем, волхва быстро повяжем и назад? Сразу видно, что на охоте никогда не бывал. Чтобы зверя выманить, иногда полдня потратишь. А тут не зверь, тут… Человек хуже зверя бывает, знаешь ли это, купец? Да ты ешь, не робей.

Несда, вымокший, замерзший, опечаленный, почуяв сильный голод, взял пирог и стал медленно жевать.

— Знаю, что человек не сравнится со зверем, — ответил он. Пирог ему попался со сладкой кашей.

— Посмотри, Георгий, — усмехнулся Мономах, — а он не так-то прост! Верно, что человек не равен зверю. В лучших своих делах он много выше зверя, а в худших — много ниже бессловесной твари. Почему ты не взял с собой оружие, купец?

Несда перестал есть и закусил губу, раздумывая. Этот вопрос день ото дня становился для него все глубже.

— Я духовный сан приму, — вдруг сказал он. И сам испугался таким словам.

— Вон оно что! — подивился княжич. — А ну-ка отвечай, откуда это: «Объяли меня муки смертные, и потоки беззакония устрашили меня; цепи ада облегли меня, и сети смерти опутали меня. В тесноте моей я призвал Господа и к Богу моему воззвал. И Он услышал…»

— Семнадцатый псалом, — не дал ему договорить Несда.

— Верно! А это: «Не ревнуй злодеям, не завидуй делающим беззаконие, ибо они, как трава, скоро будут подкошены и, как зеленеющий злак, увянут».

— Тридцать шестой.

— Тоже верно, — удивился Мономах. — А так можешь?

Он произнес фразу на греческом языке. Несда, подумав, ответил:

— Ты сказал: «Если кто из вас может другим услужить, от Бога пусть воздаяния ожидает и вечных благ насладится».

Княжич, все более изумляясь, еще какое-то время испытывал его познания. А затем сказал такое, от чего Несду, несмотря на сырой холод и ветер, бросило в жар.

— Епископом будешь! — Придвинувшись ближе, Мономах заговорил вдохновенно, горячо и страстно: — Я город построю, в Ростовской земле, там будет столица Руси. Там леса непроходимые, холод сильнее, чем тут, дух суровый. Язычество искореним. Здесь же нам степь не даст житья. И за Киев дядья и их сыновья грызться будут, верное слово. Не хочу этого…

— В Ростове батька Леонтий епископ, — вставил Несда.

— Так то в Ростове. Я же другой город построю, великий. Своим именем назову. Пойдешь туда епископом?

Несда помотал головой.

— Власти страшусь.

— Дурень. — Мономах отодвинулся. — Власть Богом дается для дела. На Руси дела много. А ты как раб ленивый хочешь жизнь прожить?

— Я книги люблю.

— Книги я тоже люблю. Только никто за меня моего дела не сделает. И твоего тоже. Все сам должен. Вот ты думаешь — за меня Георгий и прочие отроки все делают? Как бы не так. Я в Ростов через землю вятичей шел. Ты знаешь, что такое идти сквозь вятичей, прямой дорогой, через леса? Все равно что через половецкое становище. — Мономах наклонился к нему и жарко дышал в лицо. — Отовсюду в тебя стрелы и сулицы метят, а ты их не видишь. Каждую ночь сторожевой наряд выставлять, как на войне, да и днем не зевать. На старшего в дружине не полагаться — самому около кметей ложиться и вставать до рассвета, и оружие с себя не снимать. Никогда не давать себе покоя — вот княжья доля. Вбей себе в голову, купец: на мне держится Русь.