Несда догнал храбра у главных ворот Детинца.

— Чего ты, Душило? — дернул его за плащ.

— А? — храбр очнулся от своих мыслей. — Да ну его. Не люблю я волхвов. Так зыркнет, что себя забудешь.

— А откуда он знает, что ты купец?

— Так я всякий день на Торгу. Вот и знает. А ты небось подумал, он и вправду все насквозь видит?

— От бесовского творения всякое бывает, — сказал Несда, — и от попущения Божьего. В книгах написано: в древние времена тоже случались великие чародеи и кудесы творили. И пророчествовали, и болезни исцеляли, и по воде будто ходили и иное прочее. При апостолах был Симон Волхв — знатный кудесник. По его волшебству псы человеческой речью говорили, а сам он оборачивался то старым, то молодым, и других в иной образ превращал. Что же тут удивительного, если и этот может?

— Не может, — отрубил Душило.

Однако охрану к лабазу все же выставил. Назначил сторожить ночью троих из подряженных Захарьей людей, проверил у них оружие и предупредил:

— Проспите чудеса, отдам вас волхву — пускай сотворит жертву лютому зверю коркодилу.

Вечером, наполнив чрево медвежатиной с репой и двумя корчагами крепкой новгородской браги, храбр благодушествовал. Стащил с ног сапоги, хотел было растянуться на соломе, крытой шкурами, и вдруг замер. А через некоторое время стены невеликой жилой клети гостиного двора сотрясло от могучего хохота. Несда, листавший Псалтырь в углу на лавке, вздрогнул и загородил ладонью огарок свечи, едва не потухший от буйства храбра. В дверь клети сунулся холоп — узнать, что за страсть приключилась с хозяином и не надо ль принести чего ни то охладительного. Душило пальцем велел ему скрыться. Тыча в сапоги, он едва вымолвил сквозь бурные раскаты смеха:

— Хорошо, что я не сказал этому волховнику, из чьей шкуры они сделаны.

Потом, отдышавшись, спросил:

— Или надо было сказать?..

— Завтра скажи, — отмолвил Несда, даже не улыбнувшись. — Не волхву, а всему Новгороду скажи.

Назавтра обоим стало не до сапог.

Впотьмах, задолго до рассвета, клеть наполнилась дробным стуком. Тарабанили снаружи в дверь, бессвязно кричали. Душило и Несда, подскочив одновременно, заметались в темноте. При этом отроку изрядно перепало тычков и затрещин — храбр спросонья не помнил, где дверь и искал ее во всех направлениях. Наконец запалили свечу, отодвинули засов. В клеть ввалился кметь-рядович, принес повинную голову. Позади него хлопал глазами челядин.

— Твоя воля, Душило, отдавай нас на съедение коркодилу.

— Чудеса проворонили?!!

То был даже не рев, а нечто вроде трубного гласа перед Страшным судом. Несда, не успев испугаться, решил, что сейчас обрушатся стены с потолком, и зажмурился. Кметь, прозывавшийся Слудом, не дрогнул, но на лице у него появилось мученическое выражение. Челядин убежал.

— Очей не сомкнули… Да леший знает, как оно все получилось!

Душило второпях натянул сапоги, влез в кожух и ринулся вон. Слуд, успев отпрыгнуть в сторону, пошел за ним.

В лабазных рядах было светло, как днем, от горящих огней. Два светильника воткнули в сугроб возле раскрытых настежь дверей, с остальными ходили меж рядов и даже залезли на кровлю. Вся нанятая Захарьей сторожа очутилась здесь и силилась решить загадку.

— Вот, — молвил Слуд, показывая храбру пустой лабаз.

— Это я и без тебя вижу, что вот, — горестно сказал Душило.

Весь товар, что был запасен для отвоза в Киев, исчез. На полу в слое трухи с писком копошились мыши. Одна серая тварь взобралась на Душилин сапог и стала осматривать с горки окрестности. Храбр, в задумчивости поглядев на нее, брезгливо тряхнул ногой. Мышь улетела в глубь лабаза.

— Удавлю.

— Кого? — дернулся кметь, тоже бывший в ночной стороже, по имени Страшко.

— Волхва проклятого. После того как он скормит вас троих своей зверюге.

— Без волхвования тут, вестимо, не обошлось, — убежденно заявил Слуд.

— Ты свою вину не уменьшай. Дело говори, — велел храбр.

— Дак… какое там дело, — развел руками кметь. — И рассказывать-то нечего. Будто полуночницы обморочили. Вроде не спали… а словно и не видали ничего, и не слыхали.

— Что ж эти полуночницы вам головы назад не посворачивали, как у них заведено?

— Да не полуночницы то были, — сказал Страшко, — а русалка.

— Ну да, самое время для русалок, по сугробам им шастать, — не поверил Душило и вдруг рявкнул: — А ну, как было, говори! Не то я тебя вместо коркодила сожру.

Страшко присел в испуге, втиснул голову в плечи.

— Русалка, вот те святой крест. — Он быстро перекрестился, нарисовав перед собой в воздухе нечто неразборчивое. — Глаза — во! — Кметь показал круги пальцами. — Волосы — во! — Стукнул ладонью по колену. — Красные!

— Рыжие, — угрюмо возразил Слуд.

— Зеленые, — заспорил третий кметь из ночной сторожи.

На него только посмотрели, а отвечать не стали.

— Сама белая, — продолжал Страшко, — и в одной исподней рубахе. А под рубахой то самое. Все видно.

— И чего? — набычился Душило.

— Ну… все. Не трогали мы ее. А как очухались — нет русалки. И лабаз отпертый стоит. А там вот.

— Сам вижу, что вот, — еще больше рассердился храбр и ткнул пальцем в Слуда. — Ты. Людей послали искать?