Вскоре затрещала морозами зима. Новгородцы разудало справили солнцеворот, по-язычески буйно встретили и спровадили Коляду. По всему городу разгуливали в страшных харях и требовали угощений. Весело, со скоморошьими игрищами и плясками сожгли полено старого года. В церквях в это же время пели: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение». Рождество Христово прошло мирно и для многих едва заметно.

После колядок в Новгороде объявился волхв.

Поначалу никто и внимания не обратил. Волхв как волхв, ничего особого, много таких. В длинной вотоле на меху, с редкими волосами. Ходил по Торгу, меж кончанских дворов и боярских усадеб. Тряс бородой, грозил посохом, пугал баб и детей. На церкви плевался.

Седмицу так ходил, потом вышел на середину моста через Волхов и объявил, что князь Волх, сидящий в бездне, его отец, а сам он пришел вернуть богам прежнюю власть. Попов же следует изгнать. Для доказательства кудесник ткнул посохом в небо — там в бледной синеве висело будто объеденное с одного боку солнце. Новгородцев знамение напугало. Они стали слушать волхва, а потом ходить за ним толпой.

— Предвижу погибель Новгорода, — страшным голосом возглашал чародей, — ежели не послушаете волю богов. Забыли, кто таков князь Волх и каковы его деяния?! Ужо он вам напомнит о себе! Видали, что с солнцем сталось? То лишь предупреждение. Если не прогоните попов и не проклянете пришлую веру, греками навязанную, тогда Волх обратится лютым зверем и пожрет светило целиком! Тьма настанет, и земля провалится в пучину водную.

Солнце вскорости вернуло себе обычный вид, но волхву уже верили совершенно. Новгородцы побросали дела и со страхом передавали друг дружке речи чародея, приплетая от себя разные ужасы. На попов стали посматривать косо и церкви обходили большим крюком.

На другой день волхв явился в Детинец. Встал у Святой Софии и принялся поносить последними словами епископа, а с ним христианскую веру. На собравшуюся толпу изливал гнев:

— Лживым поповским словесам верите и выю гнете. Десятину пошто им платите? Своим богам столько не давали! Попы про чудеса рассказывают, а сами ни малого сотворить не могут. Ни у земли плода выпросить, ни у неба дождя! Говорят, будто их Бог всех людей любит, а сами что творят? Над древними святилищами надругаются, наших богов топорами секут! А крестили вас как, вольные мужи новгородцы, не забыли еще? По всей Руси присловье ходит, что крестил вас Добрыня мечом, а Путята огнем. Не по вашим ли дворам полыхало в тот год пожарище?..

— Врешь, кудесник, — раздался громкий и спокойный голос.

— Я? — с криво разинутым ртом волхв повернулся в сторону, откуда шел голос.

Возле паперти собора стоял поп в коротком бараньем кожухе и маленькой шапочке, с заплечной сумой. Длинные волосы с сединой простирались по ветру, борода для тепла заткнута за ворот.

— Этот волховник обманщик, — так же невозмутимо поп обратился к новгородцам. — Неужто никому из вас не рассказывали деды, как крестился Новгород? Христиане были здесь и до того. Когда из Киева пришли люди князя Владимира и позвали всех креститься, волхвы подняли мятеж. Подожгли церковь в Неревском конце и грозили сжечь весь город, как и теперь этот волхв грозит Новгороду погибелью. Тех мятежников усмирили мечом. А как усмирят этого кудесника, я не знаю. Но лучше тебе поберечься, волхв!

Поп оставался спокоен и нетороплив в движениях, только глаза под конец речи блеснули сталью.

— Кто из нас обманщик, ты или я?! — взревел чародей.

Поп, однако, не стал его больше слушать и ушел внутрь Святой Софии. Новгородцы, потеряв его из виду, тут же забыли о нем. Волхв еще долго кричал и ругался. Заверял, что может доказать свою правоту и сотворит для этого много чудес, когда придет срок.

Новгородцы, ослабев от сильного страха, совсем перестали работать и даже торговать, что было неслыханным делом. Ждали чудес, которые обрушатся на город подобно огненному дождю. На Торгу становилось тесно, лишь когда приходил волхв и притаскивал с собой половину города. Так и ходил туда-сюда — по мосту с Торговой стороны на Софийскую и обратно.

Душило поначалу посмеивался. Весь обозный товар был продан, а лабаз набит новым — мешками с рыбьим зубом и мехом редкостных северных зверей, коробами с желтым морским камнем. Оставалось докупить еще того-сего по мелочи и ждать весны, когда откроется водный путь. Что ж не поухмыляться в свое удовольствие.

— Побеситься хоть раз в жизни каждому охота, — объяснял он дружное помешательство новгородцев.

И однажды сам отправился посмотреть на знаменитого волхва, за несколько дней обморочившего целый город. За храбром увязался Несда. Только вышло все нехорошо.

Несда не столько вранье кудесника слушал, сколько разглядывал Святую Софию. Она совсем не похожа была на киевскую. Владимир Ярославич, княживший не так давно в Новгороде, строил собор на северный лад, умеренный и строгий, без оглядки на византийские роскошества. Киевская София была подобна целому городу с храмами-свечами — Граду Небесному. Новгородский собор, меньший размером, напоминал княжью дружину, исполчившуюся на врага. Воины стоят тесно, заграждая путь неприятелю, и солнце блестит на начищенных шеломах.

Душило то и дело толкал Несду локтем, отчего у отрока всякий раз сбивалось дыхание. Речи кудесника возмутили храбра до глубины души. А поскольку душа у него была большая, то и обида его взяла немалая, и Несде за волхва доставалось не слабо.

После особо сильного тычка он волей-неволей стал слушать.

— …зачем князей от Киева принимаете, будто смерды киевские? Не было Новгороду от них добра и не будет. Все зло от потомков Рюриковых. Давным-давно они порвали ряд с Новгородом и ушли в Киев, а раз ушли, то и нечего им тут делать! Вольный Новгород проживет без Киева, он сам себе Русь. Новый князь потребовал давать ему больше дани. Потом захочет землями тут владеть. И пискуп с ним в лад думает. Ослепли вы, новгородцы! Не видите, как вас обращают в безродных смердов.