Он благословил отрока и отправился дальше по своим делам. Несда зачарованно смотрел ему вслед. Потом опомнился и стал молиться об исцелении брата. Но внимание снова отвлеклось. Неподалеку вокруг келейного сруба размеренно шагал монах. Сделав полный оборот, останавливался перед дверью, будто отдыхал, и вскоре вновь пускался в путь. Несда наблюдал за ним в продолжение трех кругов. Поведение чернеца казалось смешным, однако смеяться совсем не хотелось. Перед глазами все еще стояло совершенно синее лицо младенца.

— Господи, — шептал он, — возьми лучше меня, а его оставь…

— А-а, вот кто здесь так громко кричит! — услышал он вдруг. — А я-то, грешный, думал — какой это богомолец к нам забрел?

— Я не кричал, — сказал Несда подошедшему чернецу.

Монах был очень старый, совсем облысевший. Несколько волосинок еще колыхались на макушке, но главную растительность на голове представляла длинная белая борода. Морщин у монаха было так много, что нескольким не хватило места на лице и они забрались на плешь. При ходьбе он опирался на толстую суковатую дубину.

— Твои помыслы кричали, — молвил чернец. — И очень громко. Совсем меня оглушили!

— А ты, дедушка, умеешь слышать помыслы? — удивился Несда.

— Умею. Могу даже сказать, какие из них сбудутся, а какие нет.

В светлых, водянистых глазах старца была хитрая искорка, будто он веселился.

— А ты не обманываешь, дедушка? — усомнился Несда.

— На что мне тебя обманывать? Я старый, ты малый — какая промеж нас выгода для обмана?

Несда пожал плечами.

— А мои помыслы сбудутся? — решил он проверить монаха. — Будет ли жив мой брат?

— Сбудутся, — заверил старец. — Уже, почитай, сбылись.

— А…

Несда открыл рот и замолк. Как же сбылись, если Господь не забрал его к себе вместо брата? Не захотел или дите все же помрет?

— Как имя твое, дедушка? — спросил он, не став уличать монаха.

— Еремией величают. В честь пророка.

— А сколько тебе лет?

— Да нешто я помню? Помню только, что когда князь Владимир крестил Русь, я уже был на свете.

— Ты видал самого князя Владимира?! — поразился Несда. Для него времена великого и славного кагана были седой древностью. — А какой он был?

— Какой? — задумался старец, сильнее скособочась на свою дубину. — Да вроде обыкновенный. Но, правда, неуемный. Как начнет что делать — так с размахом. Землю свою устраивать, храмы ставить, милостыню творить. Пиры на весь мир затевать. Вот так же и Русь окрестил, с размахом. И правильно.

— А правда, что у него было девятьсот жен? — спросил Несда и порозовел.

— Так то бес похотливый терзал князя. После же крещения от тех жен одна молва осталась. А бес удрал, только пятки сверкали.

Несда рассмеялся, представив улепетывающего с поджатым хвостом беса. Монах тоже улыбался, показывая несколько уцелевших зубов.

— Ты, дедушка, будто бы видел того беса?

— Не видел, а знаю их повадки.

Несда посмотрел на келью и погрустнел.

— Долго как!

— Ничего. Отец Демьян уже елеем мажет.

— А ты и сквозь двери умеешь видеть, дедушка?

— Ну, может, и умею, — сказал монах, словно бы сам себе не поверил. — Строг с тобой отец-то? — кивнул он на келью Демьяна.

— Строг, — вздохнул Несда.

— А ты не перечь ему. Хочет бить — так пускай. Главней отца только небесный Отец.

— Как же не перечить, если Бог главнее? — недоумевал Несда.

— Экий у тебя разум быстрый. Вот послушай-ка, что я тебе расскажу.

Монах поудобнее перехватил свою палку.

— До блаженного Феодосия был у нас игумен Варлаам. Родом он был боярский сын, а отец его ходил в любимцах у князя Изяслава, богатством немалым владел. Но Варлаам в боярах быть не захотел, ему больше полюбились слова отца нашего Антония. Отрок приходил сюда часто и все смотрел на иноческую жизнь. А в один день приехал на коне, в богатых одеждах и с холопьями. Да все это свое богатство бросил к ногам блаженного Антония. Вот, говорит, вся прелесть мира, отрекаюсь от нее и хочу быть иноком.