И в ночной тиши Ему внимает,

Слушает Его и дышит Им.

Ты же, человек, венец творенья,

Не желаешь Господу внимать,

Носишь в сердце гордое презренье,

Отвергая Божью благодать.

Человек! Как Божье имя чудно!

Как оно звучит в людских сердцах!

Почему же – мне понять так трудно –

Человек не хочет знать Творца?

Научись же у пустыни знойной

Голосу Спасителя внимать,

Перед Ним склонись главой покорной,

Научись Его не отвергать.

И когда ты выйдешь на дорогу

Темной ночью, а кругом все спит,

Слушай, как пустыня внемлет Богу

И звезда с звездою говорит…

Надежда слушала свою наставницу матушку Адриану, затаив дыхание. Ей уже самой начинало казаться, что и она вдруг услышала в легком дуновении весеннего ветерка за окном кельи, где они сидели и беседовали, нечто гораздо большее: шепот Того, Кто повелевает ветрами и всеми стихиями земными.

– Матушка.., – только и могла выдавить из себя изумленная Надежда.

– Вот тебе и «матушка», – игуменья понимала душевное состояние своей юной собеседницы. – Человек перед Богом, перед всем, что создано Богом – ничто. А ну-ка, попробуй создать муху, букашку, не говоря обо всем остальном! Ничего не получится. Вернее, получится, да лишь то, что получилось, когда дерзкие люди решили строить Вавилонскую башню, чтобы добраться до неба. И теперь строят: генная инженерия, цифровые технологии… Думают, Бога за руку схватили, думают, что уж теперь-то им все под силу, с такими-то мощнейшими технологиями. Раньше тоже думали, да кроме беды на свою умную голову ничего не придумали.

С подоконника кельи спрыгнула мирно дремавшая на весеннем солнышке пушистая кошка и тут же запрыгнула на колени игуменьи.

– Ах ты, красавица моя, – матушка ласково погладила ее, на что та откликнулась мурлыканьем, растянувшись на спинке. – На улице подобрала ее полуживую. Кто-то поиздевался над ней, бедолагой, вся в побоях была. А теперь вот службу свою справно служит, мышкам покоя не дает, всех их, проказниц, переловила. Уж как докучали нам: то в просфорню заберутся и там начинали хозяйничать, то мешочки с крупами разгрызут. По кельям нашим пешком ходили, да Маргоша быстро к порядку их привела, и духу мышиного не осталось.

Игуменья гладила и гладила кошку, отчего та быстро снова погрузилась в сладкую дрему.

– Все живое – это непревзойденное ничем и никем творение Божественного разума, Божественной воли. Кошки, мышки, птицы пернатые, рыбы морские – это все Божие творение. Человек – тоже. Но только человек – вдумайся, девочка! – только человек создан по образу и подобию своего Творца. И для чего создан? Чтобы соединиться с этим Творцом, Отцом Небесным в Его вечном блаженном Царстве. Для этого Он вдохнул в каждого из нас душу – самое бесценное, самое Божественное, что есть на земле. И вот эту душу, которая призвана во святость, люди в абсолютном своем большинстве наполняют всем, чем угодно, только не благодатными дарами. Стремятся насытить свое чрево, стремятся урвать от жизни массу удовольствий, утех, окружить себя блеском, роскошью, весельем, смехом, пустозвонством… Поэтому людям бездуховным не понять тех, кто услышал глас Творца и пошел за Ним. Неважно, как услышал: через некий внутренний призыв, как у тебя, через шепот звезд в пустыне, как у Лермонтова, или через тайну мироздания, как у меня… Неважно, как: Господь посылает душе импульс Своего присутствия, Своей благодати, и тот, кто услышал, почувствовал его, оставляли мир и все, что в мире, и уходили к Богу. Такие люди соединялись с Ним уже тут, при жизни, а когда Господь призывал их душу к Себе, та уже безошибочно знала дорогу, к Кому идет. Для остального мира жизнь духовная кажется непостижимой и ненужной. Пей, гуляй, наслаждайся – вот девиз мира. Поэтому на людей духовных мир смотрит если и не всегда враждебно, то уж во всяком случае косо. А когда кто-то решил совершенно оставить этот мир и уйти в монастырь, чтобы всецело посвятить себя служению Богу, то для неверующих это вовсе сумасшедшие люди, в полном смысле «не от мира сего».

Игуменья взяла со стола раскрытую тетрадку и полистала.

– У меня есть одна знакомая, простая крестьянка с Украины, живет не в столице и даже не городе, а в глухом селе, хуторе возле дремучего урочища Холодный Яр[2]. Я там, кстати, бывала: неописуемой красоты места. Она не поэт, не писатель, а Господь наделил ее поразительным даром чувствовать суету этого мира и то, что находится несравненно выше этой суеты. Пишет на своем родном языке, по-украински, но так понятно:

Як жаль! Все в світі суєта суєт,

Хвилини, дні, роки – все пробігає мимо,

І гаснуть наших душ єрусалими,

Бо проміняли їх на дзвін монет.

В серцях жорстких там немає Бога,

Там блимає зневіри каганець,

Розтріпані вітри чатують на дорогах

І давить на чоло із терену вінець.

Зайти б у храм, коли нема нікого,

Ввібрати мудрість тисячі віків,

І душу зранену довірити лиш Богу,

І викинуть з кишені тридцять срібляків.

І помолитися б лиш так, як сам умієш,

І скинути тягар життєвих чвар,

І сокровення, що в душі лелієш

Покласти на священний той олтар.

Та знову день, і знов нові тривоги,

Волає натовп: «Дай землі, монет!».

І я минаю храм, і я минаю Бога,

І поринаю в суєту суєт...

Як жаль…

– Матушка, – Надежда робко взглянула на игуменью, тихонько утерев накатившуюся слезу от прочитанных строчек, – но почему Господь дает лишь услышать Свой голос? Почему Он не изольет на человека всю Свою благодать?

– А как ты думаешь, почему ученому не дано постичь сразу всю науку? Как было бы все просто: раз – и постиг все тайны. Так нет, зачем-то нужно трудиться, голову ломать, ночи не спать, месяцами из лабораторий не вылезать, корпеть над книгами, расчетами. Зачем все это? А тут сидишь-сидишь, корпишь-корпишь, вроде ухватился за ниточку, думаешь, что теперь-то весь клубочек потянется. Ан нет, еще больше запутался в проблеме. И давай все сначала. Ты сама ведь сколько училась. Зачем? Раз – и все знаю, все умею.