Шрифт:
– Понятное дело… – согласился Денис и покраснел от неловкости: вот ляпнул! – Ну, ты это… не болеешь?
– Нет.
– А Валька?
– И Валька… Ну, выздоравливает.
Кира нахмурилась, заливаясь румянцем.
– Не надейся, здесь не останусь, – сказал Денис.
– Пока.
– Пока.
В дверях она столкнулась с запыхавшимся Серафимом, держащим в руке пару тонких брошюр.
– Привет!
– Привет.
– Денька, вот тебе книжки, – зачастил Серафим, улыбаясь. – Одна – про исповедь и причастие, а вторая о том, Кто такой Бог. Почитай, интересно! Ну, счастливо тебе! Завтра заскочу!
Он махнул Кире, которую не знал, и убежал. Она обернулась, уходя, робко вскинула ладошку. Денис улыбнулся и тоже ей махнул.
«Всё, больше никто не придёт, – решил Лабутин. – И так куча наприходила…. Хотя маму бы сюда… хоть на пять минут».
Стук в дверь. Денис приготовился к радости: неужели мама?! Но вошёл отец.
Николай Андреевич Лабутин держал в руках жёлтый пакет, в котором что-то лежало. Найдя взглядом сына, Николай Андреевич направился к нему. Положил на тумбочку пакет.
– Я тебе два банана принёс, – сообщил он так, будто принёс десятое чудо света или, как минимум, баночку чёрной икры стоимостью в три тысячи рублей за пятьдесят грамм.
Денис прижался к стенке.
– Не надо мне.
– Чего не надо?
Отец поискал, на что присесть, не нашёл стула и оккупировал край кровати. Денис стиснул зубы.
– Чего не надо-то? – повторил Николай Лабутин, начиная раздражаться. – Бананы разлюбил, что ли?
Денис не ответил. Николай Андреевич оглядел палату.
– Разлюбил, так разлюбил, – сказал он. – Себе заберу. Чего добру гнить?
Он, действительно, снял жёлтый пакет с тумбочки, устроил себе на колени.
– Ты как, выздоравливаешь? – рассеянно спросил он, занимаясь пакетом. – Скоро в школу? Учишься-то хорошо? Чего ты там в интернате делал? Молчишь-то чего? Слышь?.. Вот ведь. В молчанки теперь будем играть, ё-моё. Чего тебе надо? Конфет? Пирожок?
– Не надо мне.
– Опять растак! Чего не надо – конкретно: пирожков?
И тогда Денис закричал на всю палату:
– Тебя не надо!!! Предатель! Убирайся отсюда! И не смей ко мне сюда… и дома… нигде… никогда не подходи. Понял?
Отец побледнел от злости.
– Ты как разговариваешь, щенок?! Обалдел совсем?!
– Пошёл отсюда!
В горле клокотали слёзы. Палата ошарашено молчала, вперившись в скандалистов. Николай Андреевич оглянулся на них и весь перекосился.
– Ты чё, сдурел, малявка? Ты как меня выставляешь?! Я тебе что, враг, что ли, какой? – прошипел он, подавшись к сыну.
Денис не мог ничего выдавить из себя, боясь позорно разрыдаться. Он отвернулся, сжал в кулаке пододеяльник.
Отец близко нагнулся к нему, чтобы повернуть к себе, но тут позади раздался женский окрик, в котором Денис с облегчением и радостью узнал материнский голос:
– Отстань от него, ты! Сперва научись быть отцом, а потом требуй от него, чтоб он сыном стал!
Николай Андреевич повернулся к бывшей жене, рядом с которой стоял незнакомый мужчина с ясным взором карих глаз, высокий и крепкий, с коротко стриженными чёрными волосами.
– Я и хочу показать себя отцом! – с вызовом сказал Лабутин.
– Вот именно: показать, а не стать, – парировала Зинаида Аркадьевна. – Весь ты в том, показушник. Уходи, я сказала. Мне ты давно не муж, а сыну отцом перестал быть, когда предал его окончательно. Постареешь – вспомнишь о сыне, а поздно будет: не примет тебя Дениска. Уходи, говорю. Я вчера подала суд на лишение тебя родительских прав.
– Ещё чего! – заявил Николай Андреевич. – Я от своих родительских прав отказываться не собираюсь. Вот ещё. Как положено, алименты, встречи раз в месяц и всё такое!
Мужчина, стоявший рядом с Зинаидой Аркадьевной, выступил вперёд.
– Прошу вас, Николай Андреевич, семейные проблемы обсуждайте не в больничной палате, а где-нибудь в другом месте.
– Да пошли вы! – взорвался Лабутин. – Я тут со всем сердцем… бананы принёс, деньги потратил… а вы тут, как шавки на слона.
Зинаида нервно рассмеялась.
– Учудил папаша! Во-первых, Денис бананы с детства не переносит, и ты об этом прекрасно знаешь. Во-вторых, ты что, себя слоном считаешь, а нас шавками? Не наоборот ли? А слона ты как-то не тянешь.