Шрифт:
Мамка перестала плакать, она собирала вещи, вытаскивала их на двор, и лицо ее было непривычно собранным и серьезным. Ритка никогда ее такой не видела: это была какая-то новая, незнакомая мамка.
К вечеру кое-как устроились на временное житье в сарайке. Там было темно без окон, так что распахнули настежь дверь, завесив ее от комаров простыней. Соседи принесли подушки, матрасы, белье — кто что мог, электроплитку принесли, чтоб можно было вскипятить воду. Железные кровати мать оттерла, застелила постель.
Кто-то пригнал стадо, брошенное таткой в лугах. Снежка прошла на свое место под лабазом, не замечая горелых стен дома, привычно ткнулась мордой в лохань. Счастливая Снежка, ничего в ее жизни не изменилось.
Мать подоила ее и налила всем молока. А еды на ужин нанесли соседи: кто-то принес пирогов, кто-то полную кастрюлю супа.
Дети поели, и тут пришла Муратовна.
— Пусть сегодня дети у меня переночуют, что им тут, — предложила она.
Гелька было вскочила, но Ритке не хотелось оставлять татку и мамку одних.
А на следующее утро явился к ним главный директор.
Прошли они с таткой по сгоревшей избе, потом вернулись в сарайку, присели к столу. Мать чаю налила. С печеньем — и печенья вчера принесли соседи.
Ритка не очень поняла, о чем они говорили, поняла только, что главный директор поможет отстроить дом.
— Отстроим, вон ради малых ваших. А и то еще удивительно, как вы его раньше не спалили с пьянками-гулянками такими, — хмуро сказал главный директор.
Татка молчал, насупившись. А потом сказал:
— Николай Михайлович, нам деньги будут нужны. Дети вон остались в чем были, не побираться же нам идти… Корову сейчас мы продадим, а все-таки мало это. Ты бы вот что…
Ритка видела, что у татки есть какая-то мысль, но он не решается ее высказать.
Она подошла к нему и встала у плеча. Тронуть его за плечо Ритка боялась — там были перевязанные доктором ожоги, наверное, болело, потому что татка держал руку на весу и, когда его никто не видел, морщился.
— Николай Михайлович, — снова заговорил татка. — Я понимаю, что веры мне мало. А только зарплата у пастуха, сам знаешь, какая. Никакая, можно сказать. За кормежку да за копейку работаю — дают кому что не жалко. Я ведь инженер. Был когда-то. Возьми меня на работу. Хоть кем. Механиком возьми. Электриком.
Директор вздохнул. Посмотрел на Ритку почему-то. Потом уже на татку.
— Ладно, Феликс Иванович. Приходи завтра в контору, подумаем. С коровой погоди пока. Может, еще обойдется, выкрутитесь. Но только смотри, если что…
Татка радостно выдохнул:
— Знаю, знаю!
Тут нерешительно вступила мать:
— Отпраздновать бы договор, обмыть…
Но татка вдруг стукнул кулаком по столу:
— Хватит, напраздновались уже. Не заработали еще на праздник-то!
Мамка испуганно отскочила:
— Ладно-ладно! Тогда чаю еще, по чашечке?
Стадо в тот день погнали в луга два девятиклассника: Митька и Сашка.
Ритка весь день бродила по двору, слушала, как возится в доме татка, стучит чем-то, выносит на двор горелые доски.
Ничего не делала, но устала к вечеру. И опять заболела голова. Муратовна, к которой Ритка зашла, когда начало темнеть, заохала, дала розовую кислую таблетку от головы и опять предложила переночевать у нее. Но Ритке почему-то хотелось ночевать дома, с родителями, хотя ее дом был теперь — темная сарайка в углу двора.
— Хорошо, Муратовна, что твой дом не загорелся, — сказала Ритка. — А мы наш заново построим, к нам главный директор приходил, сказал, что поможет. Они с таткой вдвоем-то быстро все починят.
— Да ты что, думаешь, директор будет топором у вас в доме махать? Он досок даст, бревен, вот его помощь. А то, может, мужики помогут твоему татке. Трудно одному-то строиться.
Ритка махнула рукой: все равно хорошо, если будет, как директор сказал, и получится корову не продавать.
Хоть и боится Ритка корову, а как представила, что нет ее — и так жалко стало Снежку: своя ведь она, родненькая.
О корове, о новом будущем доме, в котором вдруг да удастся сделать все как у людей, думала Ритка, пытаясь заснуть в тот светлый вечер. В ухо ей сопела сомлевшая Гелька. Она ни о чем не думала: у Гельки думы короткие и голова глупая.
А еще думала Ритка, что директор назвал ее татку Феликсом Ивановичем, а не Феличитой.
И это Ритке очень понравилось.
Часть вторая
Марго
Май стоял необычайно жаркий, мальчишкам, которые обычно палили траву в оврагах, сто раз было говорено не трогать спичек и зажигалок.
Ритка не помнит, где была Гелька, когда потянуло откуда-то в доме запахом дыма. «Что горит-то, печка ведь нетоплена», — удивилась Ритка. В тот момент она сидела, подобрав ноги, на стуле у кухонного окна и читала библиотечную книжку про Незнайку, из-за загородки ей было не видно, что делается в комнате, но она знала, что родители спят в своем закутке, сморившись от жары. Дыма стало больше, потом еще больше, а потом хлопнула в сенях дверь, раздались чьи-то крики — сначала на одной ноте: «А-А-А! А-А-А!», а потом: «Пожар! Горит!».
Ритка вскочила и кинулась в комнату. Там уже все заволокло дымом, но до двери было рукой подать, и Ритка выбежала в сенцы. Крик раздавался откуда-то со двора, и, кажется, визжала тоненько Гелька.
Ритка не видела мамки и татки, но не сомневалась, что они уже выскочили из дома. Только почему они не тушат пожар?
«Но надо же тушить! Нельзя бежать! Сгорит все!» — испугалась Ритка. Она заметалась по сенцам, схватила стоящее на лавке ведро с водой, отворила дверь, чтоб попытаться затушить огонь. Из комнаты выбились ей в лицо клубы серого дыма, там все было темно и не видно в дыму ни окон на противоположной стене, ни огня — просто одно клубящееся дымное ничто. Ритка вслепую плеснула ведро в дымную темноту, захлопнула дверь, закашлялась и уже хотела бежать, отбросив ведро, как вдруг ей стало очень жалко, что сгорит ее розовый портфель с пони, сгорит в нем бабушкина салфетка, сгорят тетрадки за второй класс, в которых она так красиво писала весь последний месяц.
«Я же знаю, где лежит портфель, — подумала Ритка, — задержу дыхание и найду его на ощупь. И вытащу!» Она глотнула побольше воздуха, распахнула дверь и шагнула через порог в темноту. Портфель лежал прямо у порога, и она сразу нащупала его под ногами и подняла.
Но тут горький дымный жар охватил ее со всех сторон, она сделала еще два шага вслепую и в ту же минуту поняла, что не знает, куда идти, где печь, где кровать, где окна. Глаза защипало от дыма, она нечаянно вдохнула, понимая, что дышать этой горькой колючей темнотой нельзя, и последняя ее мысль была о том, что где-то здесь, совсем рядом была дверь, но почему-то руки хватают одну черную пустоту. И черная пустота навалилась на Ритку.