Сергей застыл. Ему послышался шум в коридоре.

Но нет, все по-прежнему: и фон снаружи камеры, и шлепки капель, от которых можно сойти с ума.

Распорядок в этой части следственного изолятора пока еще ни разу не был нарушен, контролеры приходили дважды в день, и каждый раз с ними являлся “бык” из хозотряда – осужденный, отбывающий срок заключения в тюрьме, – с термосом, полным баланды, и пластмассовой корзинкой с хлебом и алюминиевой посудой. Пока один из охранников проверял камеру, “бык” покорно стоял в коридоре. Когда дверь закрывалась и с арестованных снимали наручники, он приступал к делу – разливал по мискам похлебку, бросал в нее куски рыбы и просовывал, как хищным зверям, в “кормушку”.

И если один из “зверей” был опасен, по причине своего буйного характера, то другой пугал списком диверсионных дисциплин, которым был обучен. Это и захват в плен военнослужащих противника, документов, образцов вооружения; организация партизанских формирований на территории противника из местного населения; борьба с терроризмом, направленная на предотвращение терактов, освобождение заложников, поиск и уничтожение бандформирований и криминальных организаций; проведение поисково-спасательных мероприятий с целью возвращения российских военнослужащих, оказавшихся на территории противника и в плену...

Тихо...

Неразлучная троица явится, как всегда, вечером, и до этого времени оставалось пять-шесть часов.

Сергей, возобновив работу, заканчивал список комплексом способов побега из плена – одна из главных дисциплин диверсанта. Двадцать минут, и он уже держал в руках прочный инструмент. Вымыв его и руки, спецназовец подошел к окну, сунул между двумя прутьями титановый штырь и начал методично расшатывать их. Кирпичная кладка отсырела, потеряла былую крепость за десятилетия, и, чего нельзя было сделать голыми руками, начало получаться при помощи инструмента.

Час – и прутья стали свободно ходить в увеличившихся отверстиях. Еще полчаса – и Сергей сумел просунуть штырь в отверстие и, пользуясь им как рычагом, потянул на себя. Он едва не потерял равновесие, когда кирпич подался вместе с ним, прихватывая и средний прут решетки.

Второй кирпич, третий...

Второй пруток... четвертый и – пятый, последний.

Дело осталось за “ресничками”, металлическими пластинами в виде жалюзи, пока они на месте – не позволят обходчикам рассмотреть, что происходит внутри. Пластины также крепились к стене каркасом из металлического уголка, но кирпичи сейчас вынимались легко, однако не без помощи рычага: сейчас Марковцев обладал шестью хорошими прутками, и работа кипела в его руках. Два часа – и метровая стена по ширине пары кирпичей пройдена, “реснички” держатся на честном слове, убрать еще пару кирпичей – дело минуты. Но то должно произойти вечером, когда принесут ужин.

Сигарету в зубы – лучшей пищи в данной ситуации не найти. Горький дым обострял мысли, настраивал на предстоящие действия и... кружил голову.

“Когда ты уснешь, я тебя убью”.

Посмотреть в тот момент со стороны – сдали нервы у Марковцева, однако он рассчитал и время, и движения: взяв душегуба за горло, диверсант не отпускал его до тех пор, пока позвоночные мышцы жертвы не обмякли. В этот промежуток времени, занявший на удивление много – больше минуты, Сергей свободной рукой отбивался от беспорядочных подергиваний узника – тот сучил ногами, впивался длинными и грязными ногтями в руки убийцы...

Кто-то из них должен был попытаться выбраться на свободу, и Марковцев, первым проголосовав, поднял руку и сомкнул свои сильные пальцы на шее соседа.

И снова отдается в голове тихий фон за дверью камеры, мучительные ахи, вздохи, произведенные на свет сотнями голосов узников, за дверью выстроилась призрачная очередь в полосатых робах, из рукавов которых торчат руки, негромкий шелестящий щелчок, и на запястьях замыкаются стальные кандалы...

Сменив на посту напарника, Петрович – один из немногих русских, работающих в этом СИЗО, – после двухчасовой полудремы в комнате для отдыха долго не мог принять свою обычную сутулость: два года работает он контролером в этой тюрьме и никак не может привыкнуть к жестким топчанам. Ему пошел пятьдесят второй год, сутулиться начал едва ли не со школьной скамьи. Диски в позвоночнике щелкали, когда он ложился на кушетку и когда вставал с нее. Исправлять что-либо в своей фигуре в его годы поздновато; но вот ведь подлость, думал Петрович: выходило, он не на работу устроился, а, как заключенный, поместил себя на исправление.

Нацепив на нос очки, он устроился за столом, застланным клетчатой, порезанной в нескольких местах клеенкой, поправил провод телефона и положил перед собой журнал со сканвордами – их он щелкал как орехи.

Эту тюрьму многие справедливо называли исполнительной. Еще давно кто-то подметил, что этап “вышаков” в этот следственный изолятор есть, а обратно – нету. Стало быть, остаются они здесь. Остался и патронаж над СИЗО Министерства госбезопасности Грузии. Его подопечных обычно размещали в старом здании, прозванном заключенными “Кресты-2”.