— Подумай, какая радость, — сказал он мне на своем типичном, ломаном русском языке. — Негр и немец встречаются, и где? В Караганде!

— Что ты делаешь в Караганде? — спросил я его с удивлением. Я не мог себе представить, что и негра принудительно переселили в Караганду.

— Я здесь в турне с несколькими артистами, мы дадим Караганде концерт. Сейчас я тебя с ними познакомлю. Мы все живем в отеле и ты сможешь пообедать с нами.

— Я охотно пойду с тобой, но обедать в отеле я не могу. С начала января ресторан открыт только для проживающих в отеле, и кроме них в ресторан никого не пускают.

Он рассмеялся.

— Ничего, мы все устроим.

У входа в ресторан стояли, невзирая на контроль документов, длинные очереди. Иногда, хотя и очень редко, посторонних посетителей пускали в ресторан после того, как обеды проживающим в отеле уже были выданы. Надежды попасть в ресторан было мало, но, тем не менее, многие люди ждали у входа, иногда по несколько часов.

Когда негр, его коллеги и я подошли к отелю, перед ним поспешностью распахнули дверь. Вслед за негром бросились некоторые из ожидавших, в надежде проскочить внутрь вместе с толпой. Но швейцар строго крикнул:

— Только те, кто вместе с негром.

Он захлопнул дверь передо мной. Через окно в двери я видел, как мой черный друг усиленно размахивает руками, своем своеобразном русском языке он кричал: «Молодой товарищ принадлежит к моей группе». Тут смягчился даже строгий швейцар. Дверь снова открылась.

— Друга негра просят пройти в столовую.

Все посмотрели на меня с уважением. Швейцар повел мня в столовую. С изумлением я почувствовал всю влиятельность моего друга.

— Это все же должно быть очень приятно кататься по Советскому Союзу, будучи единственным негром.

— Да, люди ко мне необычно дружественны. Часто мне не приходится стоять в очереди, так как меня охотно пропускают вперед — у парикмахера, на вокзале или в магазинах.

Но скоро я узнал, что его жизнь имела и свои теневые стороны, которые зависели от внешнеполитического положения.

Когда отношения между Советским Союзом и Америкой были натянуты, он не мог справиться со всеми поступавшими к нему предложениями, — его всюду приглашали петь и танцевать, его звали на банкеты и приветствовали, как представителя порабощенных негров Америки. Когда же отношения с США улучшались, становились хорошими или дружественными, негру приходилось исчезать, подобно тому, как должны были исчезнуть немецкие эмигранты после заключения пакта с гитлеровской Германией. Тогда для него наступали трудные времена — в такие периоды подавление негров замалчивали с такой же последовательностью, с которой об этом подавлении говорили в период вражды с США. Как раз в это время США предоставили Советскому Союзу ссуду в размере 10 миллиардов и казалось, что отношения улучшаются с каждым днем. Для моего негра настали трудные времена. Непосредственно после того, как была получена ссуда, ему заявили, что он больше не должен исполнять негритянские песни. Затем ему вообще запретили петь американские песни. Теперь он пел только советские песни по–русски, как любой другой певец. Банкеты и приемы отошли в прошлое.

Между прочим, концерт в Караганде прошел с большим успехом, слушатели долго аплодировали и громко вызывали негра (он, действительно, очень хорошо танцевал и пел). Очевидно, «новая линия» в негритянском вопросе еще не проникла в сознание слушателей.

Вначале мне казалось, что в Караганде я нахожусь в самом далеком и забытом уголке земли. Но постепенно у меня начало создаваться впечатление, что я живу в мировом центре. Первым появился генеральный секретарь германской компартии Вальтер Ульбрихт. Затем я встретил единственного, проживающего в Советском Союзе, негра. Несколько дней, спустя в Караганду прибыл знаменитый Алексей Стаханов. Правда, он уже давно не был шахтером — его назначили директором одной из крупнейших шахт Караганды и он получил задание добиться решительного «переворота» в работе всего угольного бассейна.

Наконец, однажды, когда я, в один весенний день 1942 года, бродил по улицам, ко мне подошел оборванный, одетый в лохмотья молодой человек. Я отказывался верить своим глазам — неужели это было возможно? Это был Губерт «в стране чудес». История Губерта Лосте начинается в 1934 году. В то время он был маленьким мальчиком, сыном шахтера из Саарской области. Даже в самых смелых мечтах он, наверное, не мог себе представить того, что ждало его в ближайшие годы.

В январе 1935 года население Саарской области должно бы путем плебисцита решать вопрос — присоединяться ли к гитлеровской Германии или предпочесть положение, бывшее до тех пор («статус кво»), — что означало бы дальнейшее пребывание под мандатом Лиги Наций. В это время «Правда» послала в Саарскую область одного из самых известных советских журналистов, Михаила Кольцова, который почти ежедневно помещал в газете статьи о положении в Саарской области.

Однажды Михаилу Кольцову пришло в голову усыновить маленького мальчика из шахтерской семьи. Имя мальчика было Губерт Лосте.

Об усыновлении тотчас же узнали в Советском Союзе. В газетах помещали фотографии мальчика и подробно описывали условия, в которых он жил.

После плебисцита Михаил Кольцов, вместе со своим воспитанником, вернулся в Советский Союз. Приезд мальчика из саарской рабочей семьи в Советский Союз был отмечен триумфальным приемом. Он не знал куда деваться от торжественных приемов и банкетов. Все газеты печатали его фотографии и рассказывали о нем в длинных статьях. Где бы он ни появился, всюду сообщали о его приезде. Его таскали с одного собрания на другое, он постоянно сидел в президиуме — порой его было еле видно за цветами, кото–рые стояли на столе президиума. Дома ему тоже жилось хорошо — он жил у своего приемного отца Михаила Кольцова, который в то время занимал не только крупное положение, но и пользовался большим влиянием. Михаил Кольцов был членом партии с 1918 года, уже в 1920 году был сотрудником «Правды», продолжительное время работал в народном комиссариате иностранных дел. С 1934 года он был членом редколлегии «Правды» и, кроме того, — редактором сатирического журнала «Крокодил». Ему было нетрудно обеспечить маленькому мальчику из шахтерской семьи хорошую жизнь и было понятно, что тринадцатилетний мальчуган чувствовал себя прекрасно.

Но это было лишь началом его карьеры. К тому времени все переживания Губерта в Советском Союзе были старательно записаны, включая и славословия и восторженные речи, которые он очень охотно произносил. Записанные впечатления и восторженные выступления Губерта были собраны и изданы книгой, получившей заглавие «Губерт в стране чудес».

Книга была быстро расхватана и Губерт стал еще более популярным. Его пригласили в Кремль, где его принимали маршалы Буденный и Тухачевский. Школам, кино и театрам для молодежи присваивали имя «Губерт». Огромные изображения маленького, рыжего, круглолицего и веснушчатого Губерта носили даже во время шествий и демонстраций. Он, действительно, чувствовал себя так, как будто бы находился в стране чудес.