Вадим достал из кухонного шкафа упаковку глюкозы и протянул три ампулы гостям.

— Одна призовая, — пояснил он.

— А почему не две? — живо отозвался Ложкин, поспешно, с жадностью наркомана забирая ампулы.

— К двум — одну, — снова растолковал Барышников. Все же ему пришлось сообщить условия продажи нового наркотика.

Развеев прочитал надпись на ампуле и покачал головой:

— Первый раз вижу глюкозу в такой упаковке — всего два кубика. Обычно глюкоза идет в больших ампулах, по десять кубов.

Ложкин уже снял куртку, засучил рукав рубашки, продезинфицировал район локтевой вены слюной и ждал, когда Развеев закачает препарат в шприц. Вены на руке спрятались, почти не были видны, Ложкин пережал мышцу, сжимая и разжимая кулак.

Развей точным движением ввел иглу.

— Давай быстрее, — поторопил его Леня, — с ветерком.

В голове прокатилась волна долгожданного кайфа, Леня откинулся на спинку стула, прикрыл глаза. Через несколько секунд подрагивающими губами он произнес:

— Действительно, хочется почесать пятку~

— Ну а я что говорил? — Вадим хлопнул Ложкина по плечу и ответил на телефонный звонок:

— Кто это?~ Есть, — коротко сообщил он и повесил трубку.

Леня еще пару минут приходил в себя. Потом сделал укол товарищу.

Губы Развеева так же онемели на некоторое время. "Неплохая штучка, — подумал он. — «Въезжает» не хуже «геры».

— Так не поможете с аппаратурой? — уже безо всякой надежды в голосе спросил Барышников.

— Извини, земляк, настроение уже другое. Ты когда закрываешь лавочку?

— Работаю круглосуточно, как всегда. Но прежде позвони.

— А у тебя еще есть глюкоза? — поинтересовался Ложкин. — Или последнюю отдал?

— Пока есть. Не будет — достанем. — И хвастливо добавил: — Вещь, которая вам понравилась, есть только у меня.

Приятели попрощались с хозяином и вышли из квартиры.

— Куда пойдем? — спросил Развеев.

— Помнишь, я говорил тебе про гомика? Идем к нему.

Он всегда помнил ту мразь, которая изнасиловала его в четырнадцать лет и под угрозой все рассказать его родственникам и одноклассникам на протяжении еще полугода продолжала измываться над ним. С тех пор прошло три года; как ни странно, но он стал прощать своего тягостного партнера, однако помнил боль, унижение и до сей поры бледнел при воспоминании об извращениях, которым он подвергся.

Воспоминания эти крепко жили в нем, и он боялся за девушку, которую полюбил, — ему казалось, что он вдруг сделает ей больно, сорвется, и вместо ласковых слов обрушит на нее поток сквернословия, до крови будет рвать ее тело.

Нет, лучше об этом не думать.

Он вспомнил свой первый опыт с девчонкой: та же боязнь непонимания, страх. Но ничего этого не произошло, слово «бисексуал», которое долго терзало его, растаяло вместе с запахом женщины при первой близости.

Но он все еще страшился того, что вдруг повстречает его — на улице, в баре, клубе. Как он поведет себя? Ответит на пренебрежительное приветствие, опустит глаза и, может быть, примет приглашение провести вечер вдвоем?

И это произойдет где-нибудь в темном подъезде или за гаражами. И он не будет противиться, пойдет за ним. Почему? Ответить на этот вопрос ему было очень сложно. Тот человек обладал какой-то, может быть, первичной властью над ним. Да, да, именно первичной, первородной, что ли. И она была способна лишить его сил, которые помогли бы ему отказаться от грубого совокупления.

Он понимал, что новой встречи скорее всего не будет, но он подвергся насилию в момент полового созревания, когда природа держала наготове клише~ И он влез в него, и оказался изодранным и психологически сломленным.

И напрасными были аутотренинги, когда он, закрывая глаза, тихо шептал: «Я сильный~ Я смогу отказаться~»

Одно время, еще до первой близости с женщиной, он пытался сравнить себя со слабым полом — глупо, смешно, стыдно перед самим собой, однако, как и большинство женщин, он не выносил сквернословия и любил порядок в своем доме.

Значит, сходства были, они не давали ему покоя, постоянно твердили о его ненормальности, двоякой ориентации.

Он постарался забыть все грубые слова, которые знал, но одно — мразь — очень часто срывалось с его губ. Он называл мразью того, кто изнасиловал его, и себя — за слабоволие, женственность.

И он все же увидел его. Но не в баре или клубе, как ему представлялось, а на пороге своей квартиры.

Стас отпрянул от двери, когда увидел перед собой Леню Ложкина.

— Ты один дома? — спросил Ложкин, слегка покачиваясь. Он выпустил струю дыма в лицо парня. — Оглох, тварь?! Я тебя спрашиваю!

— Я?~ Нет~ То есть да. Проходи. Проходите, — быстро добавил он, только сейчас обратив внимание на спутника Лени.

Ложкин грубо ткнул пальцем в грудь Стаса.

— Это о нем я тебе говорил, — сказал он Развееву, не спуская глаз с хозяина квартиры. — Ну, чего ты задрожал, лапа? Иди опростайся. — Он похлопал его по щеке, больно ущипнул.