Кровь приливает к щекам. Становится очень жарко, кружится голова. Я смотрю на часы.

– Ой. Боже мой. Мне пора. – Я хватаю блокнот и ручку. – Пообещала Джейку, моему младшему, – у меня трое детей – почитать сказку на ночь. Он насмерть обидится, если я не приду домой вовремя.

Я вспотела и очень сконфужена. Встав из-за стола, чувствую, что плохо держусь на ногах.

– Вы точно сможете вести машину? – Эван поддерживает меня под руку, и она горит от его прикосновения.

– Все в порядке, – отвечаю я, хорошо понимая, что в моем состоянии виноват отнюдь не алкоголь, но его жаркий взгляд и пылкие речи.

За долгие годы я создала огромную и постоянно расширяющуюся классификацию храпов моего мужа. Они распределены по ячейкам моего злополучного бодрствующего мозга согласно типу, продолжительности, ритму. Тут есть аппарат для воздушной кукурузы, Б-52, мопс-астматик, гаечный ключ с трещоткой, товарный поезд, водосток ванны.

Сегодня ночь кукурузы – самый невыносимый вариант. На излете каждого выдоха воздух вырывается из чуть разомкнутых губ Майкла со звуком “па!”. Сисссссссссс-па! Сиссссссссссссс-па! Сиссссс-па! Сисссссспа! В отличие от страшного, оглушительного, но недолговечного Б-52, попкорн может лопаться всю ночь. Я пытаюсь перекатить Майкла на бок. Тщетно. Тогда я в отчаянии обхватываю его голову и пихаю палец ему в рот, чтобы пошире раскрыть губы, но Майкл, защищаясь, сжимает их сильнее, и “сисссссссс-па” возобновляется. Я пробовала считать каждый храп, как овец. Пыталась представить, что это набегающие волны, которые нежно меня укачивают. Воображала, будто храп – новый вид лечения бессонницы. Но в какой-то момент пытка становится невыносимой. Я встаю, добредаю до кабинета Майкла, захожу в Интернет, набираю “спасение от храпящего мужа” и, не считая контекстной рекламы, получаю 14 660 ссылок. Я просматриваю первые десять, а затем нахожу сайт “Официального онлайн-магазина для жертв храпящих партнеров (ЖХП)”. Тут есть все – от неоново-желтых берушей по два доллара до приборов для создания белого шума по шестьдесят. Я заказываю и то и другое, доплачиваю за срочную доставку, сую в уши влажную туалетную бумагу и, пошатываясь, возвращаюсь в постель.

Я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на храп и думать о положительных качествах Майкла. Вспоминаю, почему, с моей точки зрения, мне повезло с мужем. Я была в восторге, когда на второй день рождения Джейка он нарядился капитаном Крюком, хотя все дети, включая Люси, в страхе от него разбежались. Мне нравится, что почти всю свою профессиональную карьеру он защищал бедняков и что он первым идет танцевать на свадьбах и уходит последним из гостей, чтобы помочь хозяевам прибраться. Мне нравится, как он заворачивает подарки на дни рождения – чудовищно, но с душой. Ради меня он готов убивать тараканов – подошва его ботинка всегда в моем распоряжении; а однажды я вызвала его на борьбу со страшной чешуйницей, и он вылетел из ванной, голый и мокрый, и раздавил ее большим пальцем.

Очевидно, я все-таки заснула. В следующий момент Кейтлин уже тянет меня за руку и кричит:

– Мам! Просыпайся! Мы опоздаем на автобус!

Я проспала. А Майкл уже ушел на работу.

– Нам нужен полный отчет, – щелкает пальцами Энни. – Чур, ничего не утаивать.

Собрание межсезонья: пляжные прелестницы минус пляж. Мы сидим дома у Фрэнки Уилсон, в подвале, где все недавно отремонтировали и переделали. Семья на сегодняшний вечер лишена права доступа в этот подземный чертог с дубовым баром, камином, облицованным известняком, берберским ковром песочного цвета, новеньким, с иголочки, бильярдным столом в одном углу и блестящим воздушным хоккеем – в другом. У стены выстроились здоровенный плазменный телевизор, цифровая аудиосистема и стойки с дисками, которых тут сотни три, не меньше. Взгляд падает на ящик для сигар, и я вспоминаю, что этот пижонский полуподвал (из него еще и прямо на улицу можно выйти, да-да) – вотчина миниатюрного, как жокей, но дьявольски красивого мужа Фрэнки, Джереми. Он детский гастроэнтеролог, любитель кубинских сигар и фанат всевозможных устройств и прибамбасов.

Признание: раньше я относилась к нему гораздо лучше. Ценила его готовность материально поддерживать дурацкие предприятия Фрэнки, считала это проявлением любви. Но теперь подозреваю, что дело в другом. Пока Фрэнки поглощена “Жиртресткой” и вкладышами для сковородок или еще какой провальной затеей, она не замечает, что Джереми часами пропадает в “Старбаксах” со своей новой предприимчивой секретаршей, глазастой, грудастой и губастой, как Анжелина Джоли. Три недели назад я видела их вместе; они всего лишь беседовали, но встреча была явно не кошерной: Джереми наваливался грудью на стол и тянулся к ее рукам. Фрэнки я ничего не сказала. Зачем мутить воду, и вообще это не мое дело.

Фрэнки сделала все возможное для воссоздания наших лукулловых пляжных пиршеств. Холодильник в баре ломится от “Текизы”, кофейный столик заставлен блюдами: слоеный пирог со шпинатом, цыпленок терияки на шпажках, козий сыр и брускетта с сушеными помидорами. На десерт – портвейн, шоколадные трюфели и печенья с предсказаниями, дожидающиеся своего часа на барной стойке.

– Нет уж, начинайте вы. – Меня охватывает легкая паника.

Фрэнки наклоняется ко мне, обнимает и ободряюще стискивает:

– Что за глупости, дорогая. Поведай девочкам. Как твоя жизнь вразнос, началась?

– Можно сказать. – Я собираюсь с духом. – Хотите знать, до чего я докатилась? – Я пытаюсь загарпунить хрустальной палочкой оливку в бокале с мартини. – Кассирша в “Таргете” пробила мне за комбинезон пять пятьдесят, а он стоил девятнадцать девяносто девять. Я видела и промолчала. Еще я сожрала все мармеладки из хлопьев, а когда дети стали возмущаться, заявила, что коробка бракованная. А главное – вот Энни знает, сама меня УГОВОРИЛА, – я купила детям крысу, а Майклу наврала, что это норвежская карликовая гладкошерстная морская свинка. А их на самом деле не существует.

– Браво! – хлопает в ладоши Энни. – Феноменальный прогресс.

– Еще что-нибудь? – хладнокровно интересуется Фрэнки.

– Да. – Я закрываю глаза. Как страшно. Ну, говори, Джулия. Говори. – Я, кажется, немножко влюбилась.

– В курьера? – спрашивает Энни.

Яркая краска заливает лицо и шею. К чему я затеяла этот разговор?! Облеченное в слова, все сразу станет реальным. Подруги обрадуются, а меня с удвоенной силой начнет глодать совесть.

– Нет, не в него, – качаю головой я, переводя взгляд с Энни на Фрэнки и разворачивая корабль лжи на новый курс. – В одного саксофониста. – Я старательно изображаю лукавую улыбку. – Он играет в рок-группе. А я его единственная фанатка.