М-да, начало, прямо скажем, так себе. Девица Эдит? Кто станет так говорить, кроме умирающей от ревности злополучной жертвы химической завивки?

– Да, скажи? – Глаза Майкла прикованы к весьма неудачно раскрашенному Джону Уэйну в лиловом комбинезоне.

– А кто у нее муж? – спрашиваю я, завороженно изучая этикетку крема от сосудистых звездочек. Я заплатила за него пятнадцать долларов, хотя уже при покупке подозревала то, что теперь знаю точно: он не помогает.

– М-м? – Майкл как зачарованный смотрит рекламу. Его большой палец, замерший на кнопке пульта, подергивается и вот-вот щелкнет снова.

– Ее муж. Чем он занимается? Кем работает? Майкл рассеянно поворачивается ко мне:

– А-а. Эдит не замужем.

Щелк. Снова крутят “Золотое дно” [11] . Щелк. Громкоговорящие головы. Щелк. Кольца с цирконием. Щелк. Общественное вещание. Щелк. Хоккей. Щелк. Финансовые новости с блондинкой, у которой всегда такой вид, будто из уголков рта вот-вот потекут слюни.

Мать сидит у меня на плече, как сверчок, и твердит: “Молчи, Джулия, лапонька. Молчи”. Я щелчком стряхиваю ее и выпаливаю:

– А жених у нее есть?

– Что?

– Не важно.

Вы верите в провидение? Я не верила – до сегодняшнего вечера, когда это самое провидение привело меня в наш огромный торговый центр. Обычно я избегаю туда ходить: у меня всегда портится настроение. Здесь странным образом сочетаются умирание и развитие: одни магазины прогорают, на их место въезжают другие.

Тут непременно встретишь две-три громадные витрины, затянутые коричневой бумагой с надписью “Сдается”, и несколько объявлений “Мы закрываемся – ликвидация товара”. Больше всего меня огорчают маленькие лавчонки: зоомагазин с грустными щенками-переростками, вынужденными сидеть в собственных испражнениях, ужасные “Униформы” и диковатые “Сокровища Стефани” с некрасивыми фарфоровыми куклами, китайскими драконами, “бамбуком счастья” и автомобильными номерными знаками с надписями типа “Разбазариваем наследство наших детей!” и “Сигналь, если приспичит!”.

Короче, я не собиралась сюда заходить. Но Майкл сегодня работает допоздна, я слишком устала и не хотела готовить, а дети, в нетипичный для них момент единения и согласия, дружно воспылали идеей поесть в “Цыпленке Чарли”, вот мы и отправились в торговый центр.

И здесь я мгновенно нашла выход из своего трудного положения – в киоске “Фантазии Марлены”, завешанном сотнями шиньонов, похожих на конские хвосты: всех цветов, от платинового до угольно-черного, любой длины и фасона, короткие волнистые и невероятно длинные, завитые мелким бесом и пружинистыми локонами, а хочешь – прямые каре до плеч. Большой прогресс по сравнению с “гривой” моей матери, длинным рыжим хвостом, напоминающим дохлую змею, который она хранила в верхнем ящике комода среди чулок и трусов. Чтобы прикрепить “гриву”, требовалась масса шпилек, а фантазии Марлены непостижимым образом держатся на обычной пластмассовой клипсе.

– Мам, смотри! У Бетани есть такая штука! Она ее носит в школу! Ей даже разрешают в ней плавать! Можно мне тоже? Купи из моих денег! Обещаю носить каждый день! Ну пожалуйста!

Я иду к ларьку, старательно скрывая восторг. Это слишком здорово, этого не может быть!

– Могу вам чем-нибудь помочь, девушки? – За прилавком стоит старшеклассница с фантазией Марлены на голове – хвостом из разноцветных прядей, кудрявым и светлым, идеально сочетающимся с ее собственными волосами.

– Пожалуй что да.

Я вдруг вижу, что у девочки один глаз голубой, а другой черно-белый, с плейбойским зайчиком. Она понимает, что я заметила.

– Подарок на Рождество от бойфренда. Контактные линзы.

Девушка легко слезает со стула и поправляет парик. Ее живот – прямо скажем, немаленький – нависает над поясом. В пупке, на серебряной с сапфиром штанге, – как будто бы мало глаза с зайчиком! – провокационно болтается внушительного размера “ловец снов”. У нас в школе только девочки с впалыми животами осмеливались носить короткие топики. А сейчас даже толстухи преспокойно надевают штаны на бедрах и какую-то ерунду, еле прикрывающую грудь. Что это, новый, менее строгий идеал женской красоты? Или свидетельство переизбытка в этой части страны толстых и вульгарных девочек-подростков? Наш штат не назовешь Меккой моды, и у нас третье место по детскому ожирению.

Кейтлин ждет, что я замолвлю за нее словечко, но меня совершенно заворожил длинный рыжевато-каштановый шиньон над кассой. Это в точности мои старые волосы, густые, прямые, с ярко-рыжими прядками.

– Можно посмотреть? – показываю я.

– Потрясный выбор, мэм. “Ванесса”. Наш самый популярный товар. – Она отцепляет шиньон и указывает на высокий алюминиевый табурет: – Садитесь. Давайте примерим. Но сначала уберем ваши, м-м, волосы, чтобы не мешались. – Она отводит назад пышный куст у меня на голове, приглаживает, стягивает резинкой и девятнадцатью заколками, а затем прикрепляет “Ванессу” и протягивает мне зеленое пластмассовое зеркало. – Та-дам!

Я смотрю на себя и мгновенно перемещаюсь назад во времени, в золотые дни до встречи с Лу-Энн Бубански и ее сатанинскими розовыми коклюшками. Дети взирают на меня с почтительным восторгом.

– Мамина старая голова! – кричит Люси. – Мамина старая голова!

Я выбираю для нее кудрявый светлый парик и протягиваю девушке “Визу”. Плевать, даже если это стоит шестьсот долларов. Покупаю.

– Я возьму оба.

– Классно. С вас восемьдесят пять. – Девушка хочет отстегнуть шиньон.

– Нет-нет, оставьте.