— "Ми-8", — прозвучал в трубке армянский акцент.

— Здорово! — «Он ни хера не понял, что именно я хочу знать!» — выругался Артемов. Только недавно он думал, что начальник базы намеков не понимает, что с ним надо впрямую... Полковник уточнил — по-флотски, может, быстрее дойдет: — На каком вертолете? К каким родам войск он приписан?

— Каспийскому погранотряду.

— Ждите. — Полковник набрал номер Ленца, звоня на спутниковую трубку начальника ГРУ. Краем глаза поймал обеспокоенное лицо Остапенко.

«Трубка, конечно же, у адъютанта», — нервничал полковник.

И не ошибся.

— Полковник Артемов, — представился он. — Игоря Александровича — срочно! — Мысленно представил триумфальное шествие «денщика» из маленькой приемной в кабинет шефа. — Игорь Александрович, мне нужен вертолет. Докладываю, — поспешил он добавить. «А то подумает мужик, что я бухой в доску». Докладывал сбивчиво, словно впервые, скакал, как воробей с ветки на ветку, с одного на другое, поскольку не мог отделаться от желания уложиться в одну фразу. И двух часов не прошло с момента встречи Паршина и секретного агента, а Паршин уже в Пионерском! Двести морских миль отмахал до военно-морской базы. Что у него на уме — непонятно. Ситуация может выйти из-под контроля, если он, Артемов, срочно не прибудет в центр.

— Она уже вышла из-под контроля. — Слова начальника ГРУ не состыковывались с его ровным, невозмутимым голосом. — Ты даже не сумел выяснить, о чем говорили Паршин и твой Джеймс Бонд. Записал какие-то шумовые саундтреки. Развлекаешься, весельчак?

— Игорь Александрович, мне вертолет нужен. На машине до Пионерского я до утра пахать буду.

— Поезжай в штаб 77-й бригады, пахарь. Я распоряжусь.

— Спасибо вам. — Артемов положил трубку в карман пиджака. Долго смотрел на помощника. Хоть разорвись, злился полковник. В Пионерском Паршин с какими-то идеями — наверняка свежими; он походя продемонстрировал оперативность и всевластие, словно был обладателем магического кольца. Тут, в Каспийском, чертов Влад. Который, судя по всему, и не думает возвращаться на базу (согласно последнему сообщению оперативников он сидит в ресторане). Ждет? «Чего он ждет? — Артемов выпятил губу и приподнял бровь. — Хрен проссышь». Дождется, когда его хлопнут прямо за столиком. И ничем ему не поможешь. Оперативники получили четкие указания: что бы ни произошло, ни в коем случае не вмешиваться, чтобы не поставить под угрозу всю операцию.

Да, сегодня не мой день, вздохнул Артемов, когда буквально выдал помощнику прощальную, какую-то по-осеннему грустную, однако полную торжества фразу:

— Я улетаю...

А ты, мол, тут не подведи.

И взгляд был как у перелетной птицы.

Когда машина с Михаилом Артемовым за рулем въехала в расположение бригады морской пехоты, вертолет был готов к вылету. Представителя ГРУ встречал зам начальника штаба по разведке и дежурный офицер. Обменявшись приветствиями, они поспешили к «вертушке», где Артемов познакомился с экипажем. Пожав летчикам руки, полковник залез в «плацкартный», если не сказать «общий» салон: откидные сиденья были не просто жесткими, а очень жесткими, как банные лавки. Штурман, шагнувший следом, указал «лучшее» место. «И как он это определил?» — удивился Артемов.

— Бывали в Пионерском? — спросил он, в первую очередь отыскивая взглядом привязные ремни.

— И не раз, — отозвался кареглазый жизнерадостный майор с прокуренными сталинскими усами.

— Высадите меня где-нибудь на окраине города.

— Сделаем, — рассмеялся штурман. — Счетчик включить?

— Ты опоздал: я уже на счетчике. Поехали, поехали.

Воздушное «такси» сотряслось от грохота двигателей и набирающих обороты лопастей. «Вертушка» поднялась и рванула, как корабль со стапелей. Если бы не привязные ремни, валяться бы полковнику военной разведки на заплеванном морскими пехотинцами полу. Штурману, застегивающему ремешок шлема, не мешало бы предупредить своего сановного пассажира: «Пять минут страха, и мы в Пионерском».

Пионерский, Дагестан

Чем ближе к военно-морской базе, тем сильнее охватывало волнение полковника Артемова. Впервые в его карьере ему предстоял очный поединок с противником, который только волею случая не стал директором службы безопасности. Прямая игра с машиной; что там «Дип Блю», с которой играл Каспаров. Паршин — человек колоссального интеллекта, умения разведчика у него никто не отнял. Пока. И поставить под сомнение его компетентность в планировании и реализации спецопераций мог полковник ГРУ Артемов, пока что заочно обыгрывавший генерала по всем статьям. Это его операция, и он не мог ее провалить. Как справится Михаил Васильевич со своей, ролью контрразведчика — выяснится очень скоро. Артемов попытался настроиться, размышляя о том, что такое разведка. Это череда разведывательных и контрразведывательных мероприятий. И контрразведки как таковой просто быть не может. Подсознательно успокаивал себя, ибо его противником был именно контрразведчик.

Михаил Васильевич понимал, почему ГРУ работает в этом деле малыми силами, почему его одного, не считая следователей из военной прокуратуры СКВО, бросили в самое пекло. И нисколько не сетовал на то, что брошенная монетка упала не в его пользу: не ему завершать это дело, не его глаза будут смотреть на Паршина, когда карты будут открыты. Может, до него и донесется фраза: «Не во всякой игре тузы выигрывают». Это будет относиться в равной степени и к нему, и к генералу.

И еще одна «общая» фраза: «В наше время главное — обвинения, а доказательства — дело третье».

Материя вторична...

Не ему объяснять механизм этой операции, главная шестеренка которого крутилась в обратную сторону: против логики военная разведка внедрила «в стан врага» не своего человека, а бывшего сообщника Паршина. Этот хитрый ход по определению не мог дать осечки и насторожить опытного контрразведчика. Нетрудно было просчитать, что Влад наверняка станет искать встречи с прежним хозяином.

Не ему объяснять, что гибель группы Самохвалова была инсценирована под клиента, что круг лиц, посвященных в это мероприятие, был максимально ограничен. Из спеццентра это начальник курсов, военврач Егорова, техник Грищенко, мичманы Иваненко и Зяблин (экипаж подстраховочного судна), Леонид Машбиц и шестеро курсантов, давших согласие на эту рискованную акцию. Остальные же восприняли «спектакль» как личную трагедию. За что автору пьесы была положена золотая еловая ветвь.