Шрифт:
Она решила еще раз посмотреть полицейскую листовку у магазина. Что-то ее туда тянуло. Проходя мимо квартиры Эстер Бергман, она заметила, что та торопится открыть окно и что-то спросить, но не стала ждать. Почему-то Карин решила не говорить старушке, что квартплата недавно внесена. Может, ей хотелось сохранить для Эстер загадочность происходящего. Все-таки развлечение. Что-то там происходит, и надо разгадать, что именно. И меня она тоже заинтриговала…
Она подошла к доске объявлений и записала номер телефона следственного отдела окружного полицейского управления.
Госпожа Бергман сказала, что собирается написать в полицию письмо. Может ли Карин Сольберг ей помочь?
— Если госпожа Бергман хочет что-то сообщить полиции, не проще ли туда позвонить? Я могу вам…
— Не люблю телефон. Что по нему скажешь?
28
Они сидели в кухне — Карин Сольберг и Эстер Бергман. Дождь тихонько барабанил по жестяному откосу окна. Это окно и есть весь ее мир, подумала Карин. А может, и не только… но она частенько сидит у окна и смотрит во двор. Иначе старушка ничего бы и не заметила. Какие-то привычные лица перестали появляться. Лица и голоса — знакомые лица и знакомые голоса незнакомых людей.
Она сидит и слушает крики детей за окном, но это крики издалека. Из другого мира, мира за этим стеклом, запотевшим внизу и исчерченном струйками дождя. Они еле слышны, эти крики, да и дети почти не видны — яркие цветные пятна. Особенно яркие, когда идет дождь. Карин с трудом оторвала взгляд от окна и повернулась к Эстер.
— Что госпожа Бергман хочет, чтобы я написала?
— Напишите, что мы волнуемся, куда делись мама с дочкой.
— Надо, наверное, упомянуть про полицейское объявление… ну, насчет этой убитой женщины.
— Да-да… напишите, что мы видели их плакат. И что у матери светлые волосы.
— Хорошо.
— И не забудьте уточнить, в каком именно дворе они жили…
— Нет, конечно. Не забуду.
— И не надо писать, сколько мне лет.
Карин Сольберг улыбнулась и посмотрела на старушку. Вспомнила, как обстоятельно та доставала бумагу из красивого старинного секретера в гостиной.
— Разумеется… ни слова о возрасте.
— О моем возрасте ни слова… а про их возраст обязательно. А то они подумают, это кто-то другой.
— Пишу.
— Не забудьте отметить, что их уже давно не видно. Задолго до дождей.
— Но мы же не знаем точ…
— Не понимаю, что вы хотите сказать. Я-то знаю.
— Хорошо…
Карин Сольберг задумалась. Какое вообще право они имеют вмешиваться в личную жизнь Хелены Андерсен? Может, она как раз и хотела исчезнуть. Хотела, чтобы ее оставили в покое. Это нормально. И девочка еще маленькая, ей не надо торопиться к началу занятий.
Вдруг ей пришло в голову, что можно было бы справиться в детском саду поблизости. Но в круг ее обязанностей это не входило. Так… простое любопытство.
— И подпишитесь своим именем, — неожиданно заявила Эстер.
— Почему, госпожа Бергман?
— Вам будет проще объясняться с полицией, когда они приедут на этих своих машинах.
— Но ведь это госпожа Бергман так уверена, что…
— Я же говорю, вам проще с ними… Не люблю, когда много народу… на этих своих машинах, да еще собаки… или лошади, упаси Бог.
— Не думаю, что приедет столько народу… в лучшем случае один или двое. Зададут несколько вопросов, и все. И когда они еще приедут… и приедут ли вообще.
— Не приедут? Как это — не приедут?
Карин Сольберг не знала, что возразить. Она посмотрела в окно — а вдруг появятся мама с дочкой? «Идут себе, держась за руки, и посмеиваются над нашими глупостями…»
— Может, и не писать это письмо, — неожиданно засомневалась Эстер Бергман.
— Мы же его уже написали.
— Тогда не посылать?
— Вы не хотите его посылать?
— Ну…
— Тогда не пошлем.
— Но говорить с полицией будете вы.
Карин с трудом следила за ходом мысли старушки.
— Давайте так, — сказала она. — Говорить будем вместе. Я буду сидеть рядом.
— Это другое дело.
— Запечатываю и бросаю в ящик?
— Сначала прочитайте еще раз.
Она прочитала письмо и подумала, что лучше бы его и в самом деле не посылать. В полицию, наверное, приходят сотни, если не тысячи таких писем. И как там решают, что принимать всерьез, а что нет? Нельзя же проверить все подобные сигналы…