Отговорить Михаила не удалось, к тому же князь заметил, что к их разговору прислушиваются несколь­ко вятших мужей и дружинников старшей дружины, еще не покинувших палаты. Не будь их, он смог бы, не роняя ни своей чести, ни чести упрямого отрока, просто–напросто приказать сыну сидеть дома, а теперь был вынужден дать ему свое согласие.

Князь со щемящей грустью посмотрел вслед Миха­илу, который едва ли не вприпрыжку от переполняв­шей его радости направился к выходу. За Михаилом с той же грустью наблюдал и стоявший поодаль его на­ставник. Перехватив этот взгляд, Ярослав Всеволодо­вич знаком подозвал Егора Тимофеевича.

Разговор их был недолог, все и так было ясно: хотя и не раз уже Михаил ходил в походы с княжеской дру­жиной, но теперь дело совсем другое, и князю было важно, чтобы в тяжелом бою рядом с его сыном был верный и опытный воин, которому он безраздельно до­верял.

К месту на перекрестке дорог на Белоозеро и Новго­род Великий, которое Юрий Всеволодович выбрал для сбора всех своих сил, добрались под вечер.

Утомленные тяжелым переходом, люди располага­лись на отдых. Еще последняя сотня, входившая в не­большую дружину, присланную Ярославом Всеволодо­вичем, не подошла к месту, а воевода с Михаилом Ярославичем не успели ускакать на встречу к великому князю, чтобы доложить ему о своем прибытии, как всем уже стали известны страшные новости.

Воины, всегда отличавшиеся храбростью, — а не­которые даже какой-то неумеренной лихостью, — бы­ли ими буквально раздавлены и передавали из уст в ус­та услышанное от ратников из других отрядов.

— Суздаль и Юрьев–Польской погаными сожже­ны, — с каким-то удивлением сообщал молодой черно­бородый дружинник новость, только что ставшую ему известной.

— А Переяславль? Переяславль–Залесский? — спрашивал с надеждой в голосе оказавшийся рядом мечник.

— Нет Переяславля! — доносился со стороны чей-то глухой голос. — И Ростова тоже нет!

— Ростова? Ростова нет? Да как же так? — все еще не веря, говорил кто-то.

— Быть того не может! — возмущался сотник, до ушей которого долетела невероятная новость.

— К несчастью, может! Мне о том земляк из дру­жины Василька Константиновича, князя ростовского, сказал, — глядя на сгрудившихся вокруг него сорат­ников мрачным взглядом, уверял какой-то великан с русой бородой.

— Мало ли что ворона на хвосте принесет, — не унимался сотник.

— А то, что стольный город под погаными оказал­ся, это, по–твоему, может быть? — в ответ пробурчал со злостью бородач и стал разнуздывать коня.

На этом перепалка прекратилась. Уже никто не стремился узнать судьбу какого-то городка, слободы или погоста, оказавшихся на пути туменов Батыя, — все и так было ясно. Словно сговорившись, одни воины занялись осмотром оружия и доспехов, а другие стали устраиваться на ночлег.

Михаил Ярославич и Ратибор, высокорослый и ши­рокоплечий, похожий на былинного героя–богатыря, пробыли у Юрия Всеволодовича совсем недолго, и по возвращении воевода собрал на совет сотников и самых опытных дружинников. Беспокойство, с которым они ожидали княжеского слова, после сообщения Ратибора сменилось откровенной тревогой.

Разве что-либо, кроме тревоги и смятения, могло появиться в их душах, когда они узнали, что до сих пор неведомо великому князю не только, далеко ли враг и какие силы Бату–хан направил против него, но даже того, сколько воинов у него самого?

— Правда, Юрий Всеволодович отправляет воево­ду Дорожа с тремя десятками сотен пытати татар. Мо­жет, его отряду что-либо вызнать удастся, а то теперь мы аки котята слепые, — решив поднять упавший дух товарищей, сообщил Ратибор, но говорил он без какой бы то ни было доли уверенности в голосе, и известие его бодрости никому не прибавило. — Думаю, что на­добно всем оружие из обоза разобрать да начеку быть: береженого и Бог бережет, — добавил воевода напос­ледок.

Ночь выдалась тихая, безветренная. Однако Егор Тимофеевич, как и многие в ту ночь, почти не сомкнул глаз. Вроде бы и рано еще ждать нападения на лагерь великого князя, но на сердце было как-то тревожно.

«Место совсем неизвестное. Прав Ратибор, поутру надо бы оглядеться, а то в темноте не разобрать, не только, где другие полки стоят и речка течет, но и откуда сами мы пришли», — думал он тогда, уст­раиваясь на ночлег возле саней, на которых беспокой­но ворочался во сне княжич.

Закряхтев совсем по–стариковски, воевода встал с лавки, растирая холодные руки, подошел к печи. Она все еще дышала жаром, а его почему-то била дрожь, как от лютого холода.

Егор Тимофеевич прижался спиной к печи и опус­тил веки, чтобы не видеть, вновь появившиеся перед ним холодно мерцавшие звезды, которые в ту ночь, словно чьи-то колючие глаза, разглядывали с высоты русские дружины.

Люди, освещенные мертвенным лунным светом, казались совсем беззащитными, и даже ярко полыхав­шие костры не могли рассеять черноту, нависшую над ними.

Дружины, подошедшие на подмогу Юрию Всеволо­довичу, разместились, кто где, найдя себе место в близ­лежащих деревеньках, правда, большая часть войска все же сосредоточилась возле деревушки Станилово — по­ближе к великому князю. Поодаль от деревеньки, в кото­рой от вооруженных людей уж и яблоку негде было упасть, за молоденькой рощицей, выросшей на неболь­шом косогоре, встали лагерем ратники, прибывшие от Ярослава Всеволодовича. Они хоть и были крайне встре­вожены, но все же, устав после перехода, вскоре угомо­нились, лишь некоторые, в том числе и Егор Тимофее­вич, еще долго не поддавались сну. Укрыв медвежьим пологом молодого князя, он отправился проведать сына, сотня которого разместилась совсем неподалеку от обоза.