Шрифт:
Иногда монархи потакали своим прихотям и находили изощренные способы их удовлетворения. В 1728-1729 годах Георг II был озабочен положением дел в Ганновере: но так как он знал, что это настораживает министров, то послал тайных агентов для переговоров с Саксонией и Австрией.1 Конечно, это можно истолковать следующим образом: «ограниченному» монарху пришлось пойти на недостойую короля скрытность, в то время как его «абсолютный» кузен, свободный в управлении политикой, мог бы действовать открыто. Тогда нам придется вспомнить, что Людовик X V, который отнюдь не был таким инертным, как обычно считается, расстроенный тем, что секретари иностранных дел не разделяют его энтузиазма относительно Польши и Швеции, вел секретные переговоры через личных агентов. «Закулисное влияние» — так обычно говорили в случаях, когда монарх совещался с теми, кто не занимал официальной должности и поэтому не нес ни за что ответственности. Министры Елизаветы I жаловались на ее обыкновение советоваться с посторонними: они претендовали на монопо-
Black J. 1985. British Foreign Policy in the Age of Walpole. Donald. P. 38.
лию давать советы, но не могли ее добиться.1 Георг II продолжал советоваться с Гренвиллем, а Георг III — с Бьютом после того как эти министры покинули свои посты. У Людовика X I V был свой неофициальный «экспертный совет», которому он доверял. Такой сценарий показывает, что монархи в некотором смысле тяготились своими официальными министрами.
ПРИДВОРНЫЕ
Несмотря на то что в этот период придворная культура переживает расцвет, королевский двор и его обитатели не пользовались вниманием французских историков, взгляд которых был прикован к другим механизмам управления а также к экономическим и демографическим реалиям, которыми двор, по–видимому, как раз и пытался управлять. Восполнить этот пробел первым попытался Меттам. Он подчеркнул, что главные придворные должности не были исключительно церемониальными, а имели гораздо большее значение. Французские придворные могли обладать политическим влиянием и не занимая официальных постов, поскольку центром обсуждения политики являлся королевский двор. Всякий, кому удавалось снискать внимание или благосклонность государя, получал влияние и, следовательно, власть. Наибольшего успеха добивались те придворные, которые прислуживали монарху в самых интимных делах, поэтому представители фракций упорно боролись именно за эти места. Произвести четкое деление дворян на придворных и политиков невозможно.
Историки английского двора работу в этой области начали раньше французов. В 1970–е годы Старки объявил о том, что двор играл центральную роль в управлении.2 Он отметил важность того обстоятельства, что королевские покои и правительственные апартаменты находились в непосредственной близости друг от друга. «Административная география» помогла обнаружить ранее не известные политические процессы и показала, что место жительства дворянина и его фамилия значили гораздо меньше, чем предполагалось ранее. Поэтому мы вправе усомниться в предположении Элтона о том, что в 1530–х годах после реформ Кромвеля двор перестал быть инструментом государственного управления; однако он же в другой своей статье называл двор «точкой пересечения» интересов королевской власти и политической элиты.3 Английский двор, таким образом, приобрел тот же по-
1 Haigh C. 1988. Elizabeth I. Longman. P. 88.
2 StarkeyD. 1987. TheEnglish Court from the Wars of the Roses to the English Civil
War. Longman. P. 102.
3 Elton G. R. 1953. The Tudor Revolution in Government. Cambridge University
Press; Elton G. 1976. Tudor Government: the Points of Contact. I I I. The Court // Trans
actions of the Royal Historical Society, xxvi.
литический статус, что и французский. При тюдоровском дворе придворные и политики не просто использовали одинаковые методы для достижения одинаковых целей. Зачастую это были одни и те же люди. Елизавета I превратила таких придворных — Дадли, Хаттона и Эссекса — в политиков, а политиков — например Сесила и Ноллиса, — в придворных. И в Англии, и во Франции министру, чтобы угодить своему хозяину, требовались навыки придворного, а придворные должны были занимать определенное место в политике: оно могло принести выгоду, если король обратил бы на них внимание. Говорили, что Кромвель развлекал Генриха VIII игрушечными казнями.
С точки зрения монарха, двор был «центральным сортировочным пунктом», где «политическая нация» (то есть те, кто осуществлял центральное или местное управление) получала королевские милости. Управление «политической нацией» было основной функцией двора. Сохранившиеся министерские архивы переполнены прошениями о предоставлении должностей и привилегий. Лорд Бэрли получал от шестидесяти до ста писем в день. Людовик X I V добивался своего, расточая слова благодарности и рассылая собственноручно подписанные послания, и часто оказывая простую любезность, — в этом ему не было равных. Поскольку выполнить все просьбы было невозможно, министрам приходилось делать выбор. Главной задачей короля было привязать влиятельных магнатов к центру управления.
После революции 1688 года положение в Англии изменилось. Вместо одного политического центра появилось два, поскольку парламент теперь собирался каждый год. Поэтому историки предположили, что теперь власть сосредоточилась в Вестминстере. Все последующие исследования строились на этом предположении. Освещение политической истории ограничивалось описаниями парламентских партий, выборов и других явлений, в которых усматривалось зарождение современной действительности. Поэтому двор Ганноверской династии, в котором, как считалось, социальная и политическая жизнь замерла и который по этой причине историки обходили вниманием, таит в себе еще много загадок. В настоящее время появилось достаточно свидетельств тому, что он оставался политическим центром, где власть приобретали традиционными методами: угождением монарху и влиянием на него.1 Разумеется, в XVIII веке для амбициозных политиков парламент был самой надежной дорогой к высоким должностям. Но поскольку Элтон показал, что тюдоровские государственные мужи выбирали этот же путь, неясно, в чем же тогда состоит разница. Похоже, что парламент — лестницу к власти спутали с парламентом — вместилищем власти.