Они представлялись мне семьей, в которой колониальный импульс наложил отпечаток на всех. Мне был интересен отец Инез и Жанет — Пол Кристиан, тот способ, которым он пересоздал свой образ, превратившись в романтического изгнанника Тихоокеанского региона, эмигранта, живущего на деньги с родины. «Он грозился положить конец „этому чертовому культу перевозок“, — сказал однажды о нем брат Пола Кристиана Дуайт. Мне был интересен не только Пол, но и Дуайт Кристиан, его контракты на постройки в Лонс-Бин и заливе Камрань, его уверения в том, что он участвовал во всех соревнованиях по гольфу на' площадках системы Роберта Трента Джонса», за исключением «королевского» в Рабате; тот особый способ, с помощью которого он использовал Уэнделла Омура для выживания Дика Зиглера с подветренного острова Оаху, а также, совершенно случайно, и из контейнерного бизнеса. «Позволь мне дать тебе небольшой совет, — сказал Дуайт Кристиан, когда Пол Кристиан взял в этом деле сторону Дика Зиглера. — „Жизнь можно понять, лишь оглянувшись назад, но прожить ее надо глядя вперед“. Это Кьеркегор». У Дуайта Кристиана было целое досье подобных цитат, в большинстве своем взятых из колонки «Мысли о деловой жизни» в «Форбсе» и перепечатанных секретарем на каталожных карточках три на пять. Эти карточки были забором, огородившим его глубочайшую застенчивость. «Недавно у Расина я наткнулся на следующую мысль», — говорил он в тех случаях, когда его вызывали на заседание правления держателей акций, или в речи на выпускном вечере в школе Пунахоу, или когда делали его фото, на котором он запечатлен одетым в шелковый костюм, сшитый в Гонконге, и алюминиевую каску с инициалами «Д. К.» по канту, по колено в песке на краю сухого карьера.

Именно эта фотография появилась в «Бизнес уик», в то время, когда Дуайт Кристиан пытался (как выяснилось — неудачно) захватить «Британские пастбища».

У меня также есть две фотографии из «Форчун»; на одной Дуайт Кристиан управляет трактором на поле сахарного тростника; на другой — сидит верхом на бетонном волнорезе в восемнадцать тысяч тонн, а над его головой завис грузовой самолет компании «Пан-Америкен».

На самом деле у меня есть несколько фотографий Кристианов: в преуспевающей и поглощенной своими делами колонии Кристианы выглядели достаточно престижно и были достаточно уверены в себе, по крайней мере в те времена, когда росла Инез, и достаточно наивны, дабы не возражать против помещения их фотографий в газете. У меня есть Сисси Кристиан, она курит сигарету в нефритовом мундштуке, вручая Премию Кристиана за химические исследования в сахарной промышленности в Гавайском университете в 1938 году. У меня есть Дуайт и Руфи Кристиан, танцующие на чайном вечере в отеле «Александр Янг» в 1940 году. У меня есть Кэрол Кристиан — вторая слева в группе молодых матрон из Гонолулу, встречавшихся в 1942 году каждый вторник, чтобы выпить дайкири, съесть салат с цыпленком и скрутить бинты для Красного Креста, однако на самом деле ее приглашали в эту группу лишь дважды, и оба раза — Руфи Кристиан. «Приглядись к этой толпе, и увидишь, как проступает прозелень», — сказала она, когда стало ясно, что ее не зачислят в постоянные участники. «Увидишь, как проступает прозелень» — эти слова Кэрол Кристиан говорила часто. Она говорила их, когда догадывалась о неприязни, критике или даже обоснованном осуждении ее кем-либо, или — перенося свои эмоции на Инез и Жанет. Казалось, она верит в то, что является объектом сильной «зависти» — этого слова Инез старалась избегать в дальнейшей жизни, и, возможно, она была права.

«Я замечаю даже легчайший налет извести».

«Отчетливый зелено-желтый цвет».

«Довольно быстро начинаешь понимать, кто твои друзья».

На самом деле трудно было сказать, кто были друзья Кэрол Кристиан, поскольку у нее не было друзей, кто не являлся бы прежде всего другом Пола Кристиана, другом Сисси Кристиан или друзьями Дуайта и Руфи Кристиан. «Она, похоже, достаточно приятная девчушка, — говорил о ней один из кузенов Пола Кристиана после того, как она прожила в Гонолулу десять лет. — Конечно, я не так давно ее знаю».

У меня, как это ни странно, есть всего две фотографии Пола Кристиана, и ни на одной из них у него нет той доверчивости или наивности, с которыми его мать, брат и даже его жена глядели в камеру. На первой Пол Кристиан изображен играющим в триктрак с Джоном Хестоном в Куэрнаваке в 1948 году. На этом неудачном снимке, сделанном приблизительно в то время, когда шли приготовления к отъезду его жены из Гонолулу на переоборудованном «Лэрлине», Пол Кристиан бос и черен от солнца. Вторая фотография запечатлела Пола Кристиана в тот момент, когда он покидал АМХ [121] в Гонолулу в наручниках, 25 марта 1975 года, через несколько часов после того, как он произвел несколько выстрелов, приведших к мгновенной смерти Уэнделла Омура и последовавшей позже смерти Жанет Кристиан Зиглер. На этой фотографии Пол Кристиан снова бос. его закованные руки подняты — театральный жест покорности, даже готовности к распятию; вид у него столь захватывающий, столь многозначительный, что эта фотография обошла газеты даже в тех частях света, где не могло быть никакого интереса к Кристианам или Уэнделлу Омура или даже к Гарри Виктору. На большей части территории Соединенных Штатов интерес к Гарри Виктору, разумеется, был. ОСТРОВНАЯ ТРАГЕДИЯ КОСНУЛАСЬ СЕМЕЙСТВА ВИКТОРОВ — такой заголовок поместила нью-йоркская «Таймс».

Вы видите осколки той повести, которую я больше не пищу: остров, семью, всю ситуацию. Мое терпение иссякло. Нервы не выдержали. И все же: остался некий час между полуднем и вечером, когда лучи солнца бьют горизонтально из-за деревьев, и все, что я вижу, — этот остров, ситуацию на нем. Порой в такие минуты какой-то момент ситуации кажется мне особенно существенным, иногда — другой. Я вижу Инез Кристиан Виктор весной 1975 года, идущей по узкому пляжу за домом Жанет, впереди нее — угасающее солнце, отражающееся в брызгах у Блэк-Пойнта. Я вижу Джека Ловетта, наблюдающего за ней, мужчину за шестьдесят, в костюме из легкой полосатой ткани, сшитом на заказ, с ослабленным галстуком, но с хорошей военной выправкой, предполагающей дисциплинированность, отправляемую ради самой дисциплинированности; мужчину, который, наблюдая, как Инез Виктор удерживает равновесие на камнях, где волна разбивается о мол, курит одну из пяти сигарет, которые он себе позволяет за день. Я вижу, как Инез поворачивается и идет назад к нему; солнце теперь за ее спиной, вода омывает крупный коралловый песок вокруг ее босых ног.

Я вижу, как Джек Ловетт ждет ее.

Я не много рассказала вам о Джеке Ловетте.

В эти дни я очень часто обнаруживала, что мои заметки — о Джеке Ловетте, о костюмах из легкой полосатой ткани, сшитых на заказ, о широком круге его интересов и знакомств и о людях, с которыми он обычно разговаривал (шоферы посольств, механики, стюардессы на самолетах, доценты кафедр английской литературы, путешествующие на стипендию Фулбрайта, агрономы из тропиков, получившие возможность путешествовать при содействии Фонда Рокфеллера, служащие гостиниц и агенты по продаже билетов, продавцы дробилок для риса и сушилок для кокосов, и датских пестицидов, и немецких лекарств) в Маниле и Джакарте и в районе Малаккского пролива.

О его взглядах на информацию как нечто ценное само по себе.

О его подходе к самолетам.

О его способности сводить воедино наблюдение, сделанное в одном месте, с разговором, происшедшим в другом, и прикидывать, когда придет время прибрать к рукам «Боинг-727» или «С-46».

О том, как он ждал Инез.

Некоторое время я вела записи о том, как Джек Ловетт ждал Инез Виктор.

Широко распространено мнение, что первые впечатления являются определяющими. Первый взгляд, упавший на кого-то в другом конце комнаты; первое посещение места строительства большого здания; первая встреча протагонистов — все это считается обязательными сценами, подразумевается, что их будут вспоминать потом, вызывать в памяти до окончания повествования, и не только пишущие романы, но и выжившие в происшествиях и свидетели убийств; вспоминать, по сути, каждый, кто прибегнет к повествовательному методу.

Я не уверена в этом.

Впервые я увидела Джека Ловетта в фотостудии журнала «Вог» на 40-й Вест-стрит, куда он пришел повидаться с Инез.

По разным обстоятельствам и занимаясь различными делами, Инез Виктор и я тогда, в 1960 году, работали в «Боге», и, хотя она обреталась в отделе мод, а я — в крошечной каморке этажом выше, представлявшей собой отдел публицистики, у нас иногда возникал повод (когда надо было сфотографировать драматурга, принимавшего участие в программе показа мод, или, к примеру, товары представляла актриса) побыть вместе. Я вспоминаю, как в то утро пришла в студию поздно и застала Инез сидящей за деревянным столом и, очевидно, не замечавшей, что рефлектор направлен прямо на ее колено, что из стереосистемы с силой в восемьдесят децибел несется голос Чабби Чекера и что здесь же находится манекенщица — увядшая красотка по имени Кики Уатт; пока ее расчесывали, она пыталась рассказать Инез о неком Стенли, которого обе как будто знали.