Майор уже не обращал на нас никакого внимания, что-то аккуратно поме­чал в лежавшем перед ним блокноте, затем начал дозваниваться какому-то Рафику. В этом кабинете я для него уже перестал существовать.

Петренко ловко застегнул наручники на моих запястьях и на крайний случай решил подстраховаться:

— Товарищ майор, его в общий обезьянник или как?

— «Или как», Петренко, «или как».

— Понял, товарищ майор.

После оформления протокола исходивший перегаром Чугунов о чем-то переговорил с Петренко, и я оказался в разношерстной компании, где каждый был вроде бы со своим лицом и в то же время все эти лица представлялись чем-то одним целым, вертящимся, плюющим, галдящим, хохочущим, крив­ляющимся.

— Братцы, во какое украшение к нам прибыло!

— Ерунда, я с такими уже сидел, вот бы генерала сюда запихнули, другое дело.

— Запихнут, — послышался уверенный голос из дальнего угла, — это только начало лета. — И громко запел: — Я так хочу, чтобы лето не конча­лось! — и громкое довольное гыгыканье.

Утром из-за решетчатой двери долетело:

— Эй, подполковник, на выход!

Вышколенный подтянутый капитан из комендатуры молча проводил меня к зеленому уазику, указал на заднее сиденье, по сторонам сели два таких же молчаливых солдата. В комендатуре долго куда-то вызванивали, уточняли, затем капитан отвел меня в бытовую комнату для личного состава.

— Приведите себя в порядок, товарищ подполковник, сейчас за вами приедут. Вы уж извините, лютует милиция. Офицеры на службу и со службы только в гражданке. Хорошо, что не выпившим был.

Он не договорил, в чем это «хорошо» заключалось, и поспешил на чей-то нетерпеливый окрик:

— Донцов, где тебя черти носят? Бери машину и дуй на Белорусский!

В штабе я лицом к лицу столкнулся с Дубяйко, который быстро отвернул­ся, сделав вид, что не заметил меня. Пока я шел по коридору, спиной чувство­вал его сверлящий взгляд. Затем он быстро направился к кабинету, хозяином которого был генерал-лейтенант Иванников.

Полковник Сиднев, весь затертый, хмурый, без того лоска, которым ста­рался ошарашить всех в Чирчике, устало обронил:

— А, Лунянин, быстро же, что, не терпится? Мы здесь перебрали несколько вариантов, самый наилучший в смысле дальнейшей перспективы это Дальний Восток, а точнее, Хабаровск. Устраивает?

— Так точно!

— Вот и ладно. Так и запишем. Что там, в полку, офицеры не бузят?

— Да вроде как все спокойно, определяются помалу.

— Нам долбаные группы войск столько работы подбросили, что голова кругом. Навыводили столько частей, и все скопом, попробуй распихай. Рос­сия большая, да не резиновая. Сейчас НАТО на нас пальцем показывает и хохочет до упаду.

Раздался телефонный звонок, и судя по той почтительности, с которой снял трубку Сиднев, звонили сверху.

— Да, так точно. да, — каждое «да» он сопровождал взглядом в мою сторону, — но ведь. Понял вас, так точно! Сейчас буду!

Положив трубку, он зло выругался. Закрыл лежавшее перед ним мое лич­ное дело:

— Лунянин, подожди в коридоре!

Спустя некоторое время он торопливо вышел из кабинета, на ходу бросив:

— Жди через пять минут!

Вернулся Сиднев через полчаса:

— Скажи мне, Лунянин, где умудрился насолить генералу Иванникову? Он же кореш нашего Тульского. Чего молчишь? — Сиднев нервно листал мое личное дело. — Где ты ему дорогу перешел? Хотя, что теперь эти признания, оправдания.

Я понял, что-то рушилось в моей будущей биографии. Холодок вполз в душу: небо уходило от меня, удалялось с невероятной быстротой, удалялось так, что начало темнеть в глазах.

— Может, кому-то надо, — я запнулся, не найдя подходящего слова, — ну, вы сами понимаете, скажите сколько.

Перед отъездом в Москву мы с женой договорились, что если встанет вопрос о деньгах, то машину придется продать. Она сама предложила, долго меня успокаивала, доказывала, что сейчас главное для семьи — это моя даль­нейшая служба, а там все образуется. Она твердо верила в то, что обязательно все пойдет на лад: и в стране, и в армии.

— Сколько? — Сиднев хмыкнул. — Лунянин, да если бы в деньгах дело. Закрыт тебе Дальний Восток, да и не только Дальний, все ближнее закрыто. Поставлен вопрос о твоем увольнении. Придется тебя куда-нибудь упрятать на некоторое время, чтобы до пенсии дослужил. Сколько до сорока? — он открыл личное дело. — Почти два года. Мда-аа! Многовато! Но что-нибудь придума­ем. — Он позвонил: — Валентин Сергеич, нужна твоя помощь, сейчас забегу.

Вернулся он, довольно потирая руки:

— Не имей сто рублей, Лунянин, а имей сто друзей. Предложение такое, передаем тебя в ПВО, а точнее, в корпус ПВО, его штаб в Брянске. Соглашай­ся, это лучшее, что можно придумать в данной ситуации.

— Там же нет вертолетов!

— Какие вертолеты? — возмутился Сиднев. — Я тебе в который раз поясняю.

— Выходит, товарищ полковник, летать мне уже не суждено?

— Какое там летать, Лунянин, думай, чтобы ползать не пришлось, как это теперь частенько случается с нашим братом. Мне говорили, что ты рвался в Белоруссию. Есть полк дальней авиации, это под Гродно, но его в этом году выводят. Истребители, а они под Витебском, их также настроились выводить. Да и кем тебя туда? Стратеги под Барановичами, но они переходят под бело­русское командование, поэтому все что мог сделал. Да ты не отчаивайся, я тебя на заметке держать буду.