Шрифт:
И опять листками календаря замелькали горячие дни.
Эскадрилья по-прежнему сопровождала соседей, иногда ходила на штурмовку. Сражалась с хвалеными и, надо сказать, опытными «воздушными волками», носившими железные кресты за бомбежку Польши, Норвегии, Франции. Только за два месяца эскадрилья Рудимова сбила тридцать два самолета. Но были и у нас потери.
В третий раз не вернулся Искоркин. Как и прежде, летчики всю ночь не сомкнули глаз, ожидая возвращения Малыша. Все почему-то были уверены, что он непременно вернется. Не сегодня — завтра, через месяц…
Но прошел месяц, а Димка не вернулся.
Рудимов от имени всей эскадрильи написал Димкиной матери:
«Простите, что сразу не сообщили Вам. Мы так верили в возвращение Димы. Совсем недавно узнали, что он врезался в зенитную батарею. Он был храбрый летчик…»
Письмо отправили в четверг. А в субботу пришла радиограмма из штаба ВВС:
«Лейтенант Искоркин в тяжелом состоянии доставлен в главный госпиталь. Выздоравливает».
— Жив, жив, чертенок! — вне себя от радости крикнул Рудимов.
БАРСОВ ПРЫЖОК
— Какие потери?
— Четыре человека.
— Кто виноват?
— Нас было мало…
Голубь Егор вторые сутки ничего не ел. Степан поселил его возле своей землянки в большом ящике из-под патронов. Егор сидел с закрытыми глазами. Открывал их лишь, когда хозяин протягивал руку и гладил по голове. Почему захандрил — трудно сказать: слишком много вероятных причин. Возможно, подействовал близкий гул моторов — машины стояли рядом с землянками. Может быть, от бензина угорел или же сказалось отсутствие подходящего корма: где тут достанешь зерна?
Но большинство летчиков, озабоченно следивших за самочувствием Егорки, пришли к выводу, что ему не хватает пернатого общества. Зюзин своих голубей оставил на старом аэродроме. Красный остался один.
— Одиночество гнетет Егора, — сочувственно сказал Дикарев, многозначительно потрогав обгоревший ус, и предложил Рудимову: — А знаете, товарищ капитан, есть выход — сменять одного Егора на целое семейство. За такого красавца дюжину дадут.
— Скажете такое, Дикарев, — отмахнулся Степан. — С кем тут меняться, когда рядом вороны не увидишь, не то что голубя? Да и не хочу никому отдавать своего…
— Так у меня ж есть кандидатура, — не унимался Герман. — И знаете кто? Комдив. У него голубей видимо-невидимо. За Егора ничего не пожалеет…
Рудимов не ответил. Посыпал Егору прихваченной за обедом гречневой каши и спустился в землянку отдохнуть: он только что вернулся с задания. Едва уснул, его растолкал Герка Дикарев:
— Товарищ капитан, прилетел!
— Кто прилетел? Куда? — Рудимов сонно уставился на своего ведомого.
— Генерал Гарнаев.
— Хорошо.
— Вы ему скажите…
— О чем?
— Как о чем? Об обмене голубями. В нашего Егора он влюбится.
— Зря это вы, Дикарев, — сказал капитан. Посидел в постели, почесал под мышками, стал обуваться.
Генерал Гарнаев сам пришел в землянку. Степан, не до конца натянув один сапог, встал на голенище, вытянулся.
— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался командир дивизии со всеми, кто был в землянке. Ему вразнобой ответили. Он подозвал всех к столу, если можно назвать столом дверь от каптерки, положенную на четыре столба, врытых в землю.
— Вот что, товарищи, — без предисловий начал Гарнаев рокочущим басом. — Предстоят большие дела. Завтра сюда прилетает весь ваш полк. Будете экспериментировать. Что и как — узнаете позже. А сейчас я хотел бы вас послушать. Как вам воюется?
Пилоты молчали. Тягостно, неловко. О чем говорить?
— Начнем с командира эскадрильи, что ли? Слушаю вас, Степан Осипович, — впервые Рудимов услышал от комдива свое имя-отчество. Натянув сапог, поднялся.
— Да вы садитесь.
— Что говорить, товарищ генерал? — задумался Рудимов. — Пока что неважно воюется. Потери большие…
— Ну и чем объясняются потери? Кто виноват? — опять нетерпеливо оборвал комдив.
Рудимов стал долго и путано рассказывать, как проходили бои, как погибли летчики.
— Но это следствие, а нужно знать причины. — Генерал встал и долгим, тяжелым взглядом осмотрел нары. Четверо нар пустовали. С них постели убрали. Темнели нетесаные доски, да кое-где в головах остались охапки сена.
— Это только следствие, — повторил Гарнаев. Засунув руки глубоко в карманы, он стоял посреди землянки, слегка раскачиваясь на носках, — поджарый, длинноносый, с узким кирпично-коричневым лицом. На кителе поблескивали два ордена Красного Знамени. Все знали: за Испанию. Гарнаев там командовал эскадрильей. Потом учился, получил полк. А перед самой войной назначили комдивом и дали звание генерала.