Коста выбирает площадку и садится в поле. Берет комэска на руки и тащит в самолет. Рудимов стонет, но в сознание не приходит. Ощутив на руках кровь, Даждиев разрывает китель комэска и нательной рубашкой перевязывает рваную рану под ключицей. Взлететь сразу не удалось — поле раскисло от недавних дождей. После третьей попытки истребитель оторвался от земли, и через сорок минут Даждиев привез Рудимова в полк.

Тут только Степан пришел в себя. Почти месяц отлеживался. Здесь же, на аэродроме. Лететь в Севастополь и тем более в Москву отказался. Когда уже поднялся и стал расхаживать по стоянке, Павел Павлович срочно вызвал на КП полка и таинственно передал телефонную трубку:

— Генерал Гарнаев хочет переговорить.

Степан взял трубку. Комдив спросил о здоровье, похвалил за последний бой, сказал, что представляет к ордену. Рудимов поблагодарил, но тут же услышал знакомый, рокочущий, с недоброй ноткой баритон:

— А теперь, капитан, скажи, зачем ты мне подсунул этого проходимца?

У Рудимова душа ушла в пятки. Прикинул: речь идет о летчике Таирове, которого он месяц назад порекомендовал в ведомые комдиву. Неужели подвел? Чем? Летчик вроде толковый. Да и человек… Хотя всякое случается…

— Вы слышите меня, Рудимов? — допытывался баритон.

— Слышу, товарищ генерал. Таирова я знал, как хорошего…

— При чем тут Таиров! — загремел комдив. — Я о твоем, как его… Егоре. О красном голубе.

— А что с ним, товарищ генерал? — отлегло на душе у Степана.

— Сегодня утром собрал всех самок и увел в вашу сторону. Два десятка лучших турмашек сманил, стервец. Не прилетали?

— Пока нет. Появятся, разберусь, товарищ генерал, — захлебываясь смехом, говорил в трубку Рудимов.

В полдень над аэродромом появилась стая голубей. Во главе с красным. Они долго носились над стоянками, не рискуя сесть рядом с самолетами. Но потом, когда красный, будто сигнальная ракета, очертил дугу и опустился на штабную землянку, за ним яблоками посыпались все двадцать турмашек.

В первый раз после болезни Рудимов возвращался с барража. Небо синело безмятежно-чисто. Лишь вдали дымился Чатырдаг. Даже не верилось, что несколько минут назад вот эта эмалево-чистая чаша над головой была густо обрызгана дымами разрывов и копотью горящих самолетов.

Шестерка вела бой с четырнадцатью «мессерами». Потеряв четыре машины, немцы ушли. Были ли в его группе потери, Степан пока не знал. Все самолеты вышли на аэродром и приготовились к посадке. Но вот с бортовым номером «семь» не оказалось. Куда он мог деваться? Сбит? Нет, никто не видел его падения. Ушел раньше? Не могло этого быть: у нас никогда без разрешения из боя не выходят. Что же случилось?

Уже подходя к аэродрому, Рудимов вдруг заметил в стороне, над вершиной холма, два самолета. Первый шел со снижением. Второй, видимо, его преследовал. По всему видать, атакован наш. Так и есть, семерка. Но что такое? Почему «миг» так безрассудно теряет высоту? По надрывному гулу мотора чувствуется, что у нашей машины сохранился немалый запас мощности. Так почему же летчик не маневрирует? Степану показалось, что тот занят поисками места для посадки.

Набрав предельную скорость, комэск устремился на выручку забедовавшему. Одна мысль: лишь бы успеть преградить путь «мессеру». Но уже по всему видать — не успеть. Поздно. Не хватает нескольких секунд. Степан бросается в пике и стремительно врывается в зону обстрела. Немец, видимо, обрадовался неожиданной находке и сразу оставил преследование, перевел огонь на второй «миг».

Раскаленным прутом очередь втыкается в плоскость Степановой машины. Она содрогнулась, будто от боли, и свалилась на крыло. Рудимов не стал выравнивать, а еще больше ввел в вираж, и немец на звенящей скорости проскочил мимо. На мгновение Степан увидел чужое бледное лицо.

Маневр удался. «Мессер» соблазнился легкой добычей и потерял обе цели. Теперь очередь его, Рудимова. Он ставит свой «миг» носом к зениту. Сто девятый тоже ползет вверх. Степан еще ближе, к самой груди, прижимает ручку и, кажется, нутром чувствует, как она бьется под напором высотного ветра.

«Мессер» тоже берет круче. Оба идут почти вертикально и, кажется, повисли, не отрываясь друг от друга. Это была схватка за трамплин — высоту. Кто отстанет — проиграл. Как молил Рудимов свой «миг», чтобы тот хоть немножко выше вырвался. Немец, кажется, отстал. Нет, не отстал, а чуть уменьшил угол кабрирования и отвалил в сторону.

Рудимов заметил, что «мессер» начал быстро уменьшаться: значит, он уходит. Неужели не удастся догнать его?

Степан почти до защелки посылает сектор газа, и самолет, почуяв прилив сил, набирает предельную скорость. Сто девятый близко. Но он, сломав линию полета, падает вниз. Рудимов радуется такой затее: она известна. Плавная отдача ручки, и в ушах нарастает упругий посвист. Правда, немец, выйдя из пике, еще пытается маневрировать. Но это не спасает. На развороте он сам натыкается на крестовину прицела и тут же вспыхивает.