– Хватит! – гаркнул Йосеф. – Большую волю взял судить то, что записано в Законе.

– Ибо отцам вашим Я не говорил и не давал им заповеди в тот день, в который вывел их из земли Египетской, о всесожжении и жертве сказано у пророка Ирмеяху! Разве Бог обрек на кровавые муки несчастных животных, которым дал жизнь?

– Вон! – Йосеф побагровел.

– Сегодня праздник! – испуганно заступилась мать.

Йехошуа шагнул к двери, упрямо сжав рот. Иааков шмыгнул за братом.

После праздника Йехошуа перестал бывать у Пинхаса…

– Из Копернаума приходил человек, – Клеопа понизил голос. – В шабат будут подбивать народ к смуте. У молодых мозги – солома: от угля займутся. А у нас хозяйство.

Йосеф вздохнул.

– Люди говорят, Ицхака видели на дороге из Иерихона. А старик утверждает, что паломничал к Храму, – продолжал Клеопа. – Говорят, в Иерихоне был четверовластник.

– Высоко махнул…

– Да? Сегодня сын Ицхака, Матайя, ушел из западных ворот. А виноградники у них с другой стороны. – Помолчали. – Может, не ходить в собрание?

– Так ведь шабат, – неохотно возразил плотник.

– Шабат! – Клеопа вздохнул и упруго поднялся.

Они познакомились с Мирьям перед праздником Жатвы.

Йехошуа распластался в воде подбородком вверх, и течение тихо кружило его. Вода натекла в уши, щекотала ноздри, и мальчик слушал свое дыхание. Иааков на берегу учил ягненка прыгать через ногу несколько раз подряд. Ягненок не понимал, и оба не заметили, что брата унесло течение.

Стремнина вынесла Йехошуа к заводи. Тут перед мальчиком мелькнула чья-то мокрая волосатая морда. Йехошуа хлебнул и закашлялся. Он перевернулся на живот. Кто-то карабкался на берег, цепляясь за траву. Белел его тощий зад. Незнакомец вскрикнул, задергал руками, словно стряхивая что-то, и плюхнулся в воду. Но тут же вцепился в осоку. Руки искровенили острые края травы. Йехошуа подплыл по-лягушачьи и подтолкнул бедолагу. Незнакомец ойкнул, вывалился на берег, поджав колени, и принялся дуть на ладони. Алые капли сочились по пальцам.

Йехошуа броском выкатился следом, и, корчась от озноба, нарвал подорожника. Смачно плюнул на горсть земли и плюхнул жижу на листья.

– Дай! – он приклеил снадобье к ладоням незнакомца, пошептал, и остановил кровь.

– Я думала – утопленник! А ты ожил! – Они засмеялись. Тут только Йехошуа узнал девчонку, за которой подглядывал с братом. Те же высокие брови и миндалевидной округлости глаза с длинными ресницами. Только теперь на щеки налипли волосы.

– Ты же не умела плавать! – воскликнул и покраснел.

– Научилась. Это ты с белым ягненком. Мы вас с мамой видим, когда приходим стирать.

– Мирьям, ты с кем? – позвали на эллинском.

Из-за деревьев по пояс над травой вышла женщина в синей тунике. Всплеснула руками над ранами девочки и облегченно выпрямилась.

– Ты бы оделся! – Женщина улыбнулась. Тут только дети хватились наготы. Мирьям юркнула за мать. Йехошуа сиганул в воду. Он вынырнул, отфыркиваясь, и барахтался против течения. Мать и дочь рассмеялись.

– Где ты научился заговаривать? – спросила женщина на арамейском и показалась Йехошуа ожившей красавицей из сказок Иехойахима. Такие же высокие, как у девочки, брови, изумрудные глаза и длинные ресницы, лицо, словно вырезанное из белого туфа. Подол туники она заткнула на поясе, открыв белые икры. Каштановые волосы собрала на затылке в узел.

– Это не заговор. Дедушка научил меня пользоваться травами!

– Ну, храни тебя Господь! – Женщина направилась восвояси.

– Мы всегда тут стираем перед шабат, – крикнула девочка. – Приходи.

На следующей неделе она рассказала, что ее отец из Магдалы. Близ Назарета получил наследство: виноградник и пахотный участок. Мать Мирьям наполовину из эллинов.

Иаков конфузился. Розовая туника девочки, мокрые волосы перехвачены в хвост ремешком. Красивая, как кувшинка в ее руке.

– Йоше сказал, ты научил ягненка фокусам, – запросто сказала девочка.

Услышав свое имя, барашек повернул к детям голову.

Мирьям смеялась и изумленно всплескивала руками, пока ягненок ходил на задних копытцах за пучком травы и перепрыгивал через ногу Иаакова.

– Скажи, чтобы не приходила, – угрюмо пробубнил старший брат дорогой в город. – Отец узнает, заругает!

– Не заругает. У него много друзей среди эллинов.

Обычно Йехошуа и Мирьям болтали ногами в ручье. Мать Мирьям полоскала белье, не беспокоила детей: их заботы еще впереди. Иааков одиноко играл с ягненком.

Йехошуа рассказывал Мирьям о цветах в ее венке. И девочка представлялась ему волшебным цветком. И даже ее рассказ о том, как она с родителями была в Ершалаимском Храме, казался волшебством.

Они подошли к городу со стороны Эммауса. С холма Скопос Храм, облицованный ослепительным мрамором, сиял белоснежной горой. «Гору» венчали золотые купола с острыми шпицами, чтобы, как объяснил отец, птицы не изгадили крышу. Огромные же восточные ворота в женское отделение, куда мать привела девочку, покрывало серебро, золото и, со слов матери, «бесценная коринфская медь». А на воротах золотые виноградные лозы и гроздья с человеческий рост. Мирьям разглядела занавесы вавилонской работы, отгораживавшие святилище, расшитые гиацинтом, виссоном, багрецом и пурпуром. Мирьям пояснила: багряница обозначает огонь, виссон – землю, гиацинт – воздух, а пурпур – море. Словом, все мироздание. Девочка видела первосвященника в гиацинтовой, до пят одежде, обшитой кистями, чередовавшими колокольчики и гранатовые яблоки. Как пояснил ей отец: символы грома и молнии. Но больше всего девочку поразили повязки священника, расшитые сардониксами, сердоликами, топазами, смарагдами, карбункулами, яшмой, сапфирами, агатами, аметистами, лигирионами, ониксами, бериллами и хрихилитами: по количеству израилевых колен. Мирьям то и дело через ручей переспрашивала мать названия украшений и камни, но даже сбивчивый рассказ завораживал. Еще у священника был золотой венец вокруг тиары из виссона и гиацинтовой ткани. Йехошуа потрясло величие картин, дорисованных его воображением. Не раз люди, бывавшие в Храме, описывали его размеры. Но так подробно, как Мирьям, рассказывал только дед. Даже Иааков подсел послушать.