Критически относясь к рассказу Ивановского об активных действиях штаба 2 ТК после исчезновения Лизюкова, я вместе с тем считаю, что он правдиво описал другие эпизоды, которые, безусловно, представляют для исследователя большой интерес. Например, приведенный им в книге разговор Лизюкова с командиром 26 тбр Бурдовым, скорее всего, проходил именно так, поскольку смысл и тон реплик Лизюкова в описании Ивановского подтверждаются подлинными радиограммами, посланными Лизюковым Бурдову. Я не сомневаюсь и в том, что Ивановский был свидетелем последних разговоров и распоряжений Лизюкова, отданных им утром 23 июля, и видел, как командир и комиссар 2 ТК, ещё сами того не зная, пошли навстречу своей гибели…

Очевидно, что книга Ивановского является редким и важным свидетельством человека, видевшего Лизюкова в те роковые июльские дни 1942-го, но использовать её в историческом исследовании надо аккуратно. Автор книги утверждает, что то, что случилось с Лизюковым под Землянском, произошло на его глазах, но… что Ивановский имеет в виду? Свидетелем гибели Лизюкова он не был и даже не видел, как танк командира приближался к передовой (из текста книги следует, что это видели его разведчики, но не он сам)!

Выходит, под словом «случилось» Ивановский подразумевает разговор Лизюкова с Рокоссовским и Бурдовым и принятие командиром 2 ТК решения ехать в расположение 26 тбр. Описанный разговор происходил, скорее всего, на КП 2 ТК в деревне Крещенка. Может быть, Ивановский и видел здесь, как полковой комиссар Ассоров выехал на втором танке вслед за Лизюковым (хотя анализ документов делает это заявление весьма сомнительным). Но из Большой Верейки Лизюков и Ассоров вышли уже на одном танке КВ.

Характерно, что сам Ивановский, первоначально сказав о двух вышедших вперёд танках, далее ни слова не говорит ни о судьбе Ассорова, ни об обнаружении второго подбитого танка. Где же тогда был этот второй танк! Ведь разведчики Ивановского, как он утверждает, «обшарили местность метр за метром», нашли планшетку и вещкнижку, однако не заметили на поле второго подбитого танка… Как это объяснить? Не мог же Ассоров бросить своего командира в подбитом танке и уехать дальше? Увы, Ивановский больше ничего не объясняет. Рассказывая о поисках Лизюкова, он уже не говорит о танке Ассорова, словно его никогда и не было.

Интересно отметить, что версии Катукова и Ивановского, изложенные ими в своих книгах, противоречат даже друг другу. Катуков, как бывший командир 1 ТК, не говорит ни слова о действиях штаба 2 ТК, говоря только о заслугах своих танкистов. Ивановский делает то же самое с точностью до наоборот. Если верить одному автору, то выходит, что нельзя верить другому! Совместить же обе версии в одно стройное и логичное объяснение случившегося никак не удаётся, даже если очень этого захотеть.

По Катукову выходит, что подбитый танк Лизюкова был сразу же эвакуирован вместе со всем экипажем танкистами 1 ТК, а сам Лизюков похоронен на кладбище; а по Ивановскому — что его разведчики позже обнаружили подбитый и обгоревший танк Лизюкова на поле боя без каких-либо следов экипажа, а сам генерал был убит, но не опознан, поэтому похоронен вместе с другими найденными на поле боя солдатами в братской могиле.

Если танкисты Катукова оттащили КВ Лизюкова вместе со всем экипажем в тыл, то как же тогда могли разведчики 2 ТК найти в поле планшетку с картой и вещевую книжку генерала?! Получается, что самого генерала с поля боя «вытащили», но почему-то при этом выбросили из танка его документы! Но ведь это чепуха! Так кому же тогда верить? (Характерно, что Ивановский никак не комментирует версию Катукова, появившуюся ранее, хотя ему многое можно было бы в ней оспорить…)

Тщательный и подробный анализ приведенных выше книг ещё раз подтверждает известную истину о том, что мемуары — источник не слишком надёжный и относиться к ним надо с осторожностью.

Через много лет после начала поиска, когда у меня появилась возможность работать с немецкими документами, я смог взглянуть на события лета 1942 года под Воронежем, так сказать, с другой стороны. В первую очередь меня интересовала тема боёв 5-й танковой армии и последующих за ними наступательных операций наших войск на левом крыле Брянского фронта в июле, августе 1942 года. Просматривая множество самых различных материалов, я испытывал определённое волнение: а что, если в немецких документах мне неожиданно встретится какое-либо упоминание и о личной судьбе Лизюкова?

Боевые действия июля, августа 1942 года довольно подробно отражены в документах немецких дивизий, которые противостояли нашим войскам на этом участке. Помимо оперативных донесений, в приложениях к дивизионным журналам боевых действий мне неоднократно встречались документы другого рода. Это были сообщения о захваченных трофеях, картах и других штабных документах, а также протоколы допроса военнопленных, с указанием их анкетных данных и части, где они служили. Эти документы представляют собой особый интерес, поскольку позволяют установить не только то, что тот или иной военнослужащий не пропал без вести, а попал в плен, но и дают возможность по косвенным признакам определить судьбу лиц, не названных по фамилиям.