Вот вам и европейский прием!

Мама властно приказала:

— Добавь-ка к столу ватрушек.

Фернандель кричал: «Вартушек! Вартушек!» — и Люся покорно шла на кухню. А что будешь делать? Все поднимали рюмки с соком рябины за вечный мир и взаимопонимание между народами.

Танин гангстер, который оказался испытателем новых легковых машин, предложил тост за любовь. Все почему-то полезли чокаться с мамой, и, когда Фернандель потом протянул свой бокал в сторону Люси, она холодно сказала:

— Лично я посвятила свою жизнь науке.

Русский перевел. Фернандель закричал нечто несогласное и возмущенно тряс головой, указывая пальцем на потолок. Он утверждал, что Люсино решение неугодно богу.

— При чем тут бог? — пожала плечами Люся.

Но Фернанделю было лучше знать — он оказался священником! А танцевал и рок и шейк, орал и хохотал и носил красные носки!

Один из гостей вдруг потребовал рецепт маминых ватрушек. Без них он уже не мыслил себе дальнейшей жизни! Все, как по команде, вытащили блокноты, но запись не состоялась. В Италии не знали ни сметаны, ни творога. Пытались заменить творог сыром, а сметану каким-то кремом, но мама сказала, что ничего не получится.

Тогда дядя Саня взял гитару. Он собирался петь для итальянцев, которые все в душе музыканты, у которых «Ла скала», Титта Руффо, Галли-Курчи, и вдруг — «Мой костер в тумане светит» или «Утро туманное» — прокуренным дядиным баритоном!

— И что ты все волнуешься? — снисходительно сказала мама. — Из-за всякого пустяка волнуешься. Люди как люди, пьют, едят, довольные. Чего тебе надо?

— Кошмар какой-то! — вздохнула Люся. — «Калинку» поют!

«Калинку» пели с увлечением. Все хором одно и то же: «Калинка, калинка, калинка моя», и опять: «Калинка, калинка, калинка моя»…

Только русский капиталист, наклонив к маме седенькую голову, рассказывал, что лет сто назад его предки очутились в Италии, обжились, женились на итальянках, но как святыню проносили из поколения в поколение русский язык, русские имена и память о Москве. Звали его Николай Александрович. Но что касается языка, то говорил он странно: «Я был разволнован» и «Будучи бухгалтером, я снял часть своих пожизненных сбережений и приехал прознать живую святыню предков».

Мама благосклонно кивала и жалела Николая Александровича:

— Конечно, человек без корней, без родины — последнее дело.

— О нет, синьора, — живо возразил он, — я имею родину! Я был послушный сын Италии… Плачу налоги… Когда позвали воевать, я воевал…

Дядя услышал про войну и уже тут как тут. Где воевал, когда воевал?

Таня включила магнитофон, но самые горячие ритмы и призывные завывания Динни Ходлея никого не привлекли. Гости сгрудились вокруг мамы и дяди Сани. Синьор Николай Александрович время от времени что-то коротко переводил, и тогда все шумно не то восторгались, не то сочувствовали.

А капиталистами оказались не старики, а ловкий, как на шарнирах, танцор синьор Джованни и совсем еще молодой синьор Микель в самых потертых джинсах и старых вельветовых туфлях. Вот поди угадай!

Девочки быстро таскали грязную посуду на кухню, чтобы не возиться с ней потом до полуночи. Скоро в кухню пожаловала мама.

— Что же ты оставила гостей? — не без ехидства спросила Люся.

— Они в твоей комнате уединились, и дядя Саня с ними.

Люся возмутилась:

— Нет, так нельзя! Бросили людей! Пойдем, Танюша!

— Да оставьте вы их в покое! Гостю тоже иногда свобода нужна.

Таня все же побежала, послушала под закрытой дверью.

— То молчат, то хохочут, — доложила она в кухне. — Дядя Саня на гитаре играет.

— Вообще-то за границей принято, чтобы дамы после обеда покидали столовую…

— Ну и отлично! Хоть посуду успеем перемыть.

Наконец дверь из комнаты открылась, и девочки снова потанцевали и шейк и танго. Гости были оживлены, а раза два Люся заметила, как они перемигиваются друг с другом. С чего это они развеселились?

Секрет открылся, когда в передней появился водитель автобуса, приехавший за гостями.

Синьор Николай Александрович приосанился, встал у дверей и поднял руку, как дирижер, а остальные, пристроившись друг за другом, образовали шеренгу, каждый положил руку на плечо соседа, а в свободной руке все держали маленькие белые листочки, на которых латинскими буквами были записаны русские слова. Грянула гитара дяди Сани, и все, тихонько продвигаясь через комнату в переднюю и дальше к выходной двери на лестницу, пели: