Шрифт:
В ту минуту, когда старичок снял с чашки весов покупку, человек в феске лениво сказал:
— Вы, барышни, называется… От барышни должно розой пахнуть, духами пахнуть. А от вас. — он глубоко вдохнул, — от вас копченой рибой пахнет…
Онемели все, кроме Муси. Воспитывающая себя на образцах Прекрасной Дамы и Незнакомки, она не могла стерпеть поношения.
— Мы на нефтяном пожаре были… В черном городе пять буровых сгорело… Три часа фонтан потушить не могли… А вы говорите… Сам Мамиконов приезжал…
Фанни изо всей силы дернула ее за рукав. Старичок с поклоном протянул Ленке сверток, и девочки кинулись к выходу с чувством преодоленной опасности.
— Хотите верьте, хотите нет, он выбирал из нас гурию для своего гарема! — выпалила Таня.
— Гурии — это в раю, а в гареме одалиски, — поправила Клара.
— А Муська туда же: пожар, пожар… Ну, чего ты вылезла? В одалиски захотела? Для этого нэпмана наш пожар — дорогой праздник!
Фанни недавно приняли в комсомол. Она была проникнута классовым самосознанием.
— Доложила ему: пять буровых сгорело! На блюдечке преподнесла!
Муся чувствовала себя виноватой и даже не огрызалась.
Днем на бульваре было пустынно. Гулял ветер. Море кудрявилось и било волнами о стену парапета, так что брызги обдавали девочек, устроившихся на плитах. Лена сорвала тонкую обертку с лакированных ирисок. Их было много. Два больших тяжелых пласта.
— Девочки, — сказала Ленка, — нам подали милостыню!
— Нас купили, — уточнила Фанни. — Толстопузый взял нас на содержание.
— Ну и отлично! Дайте мне ириску, — потребовала Муся.
— Лично я этот ирис есть не собираюсь, — холодно сказала Фанни.
— Я считаю, надо сейчас же отнести ему деньги за лишний вес, — решила Клара.
— А где мы их возьмем?
— Можно домой сбегать.
— Ну и что докажем? Толстопузый к тому времени уйдет, а хитрый старик деньги прикарманит и скажет: «Спасибо вам, дуры!»
— Во всяком случае, я есть не буду!
— А я буду, — взорвалась Муся. — Дайте мне ириску!
— Одалиска ты, а еще поэтесса.
— Подумаешь, конфеты в принцип возвели…
Все стало плохо. Фанни злилась, Танька ворчала, Клара непреклонно сжала губы.
Лена задумчиво смотрела в море на темную глыбу острова Наргина, возле которого, как всегда, не то стоял, не то шел пароход. Ее некрасивое, притягательное лицо стало задумчиво отрешенным. С первого класса она была отличницей, не зубрилой, но девочкой с разносторонними, обширными знаниями. У ее отца было революционное прошлое. Свет этого прошлого падал на Лену.
— Не бузите, девочки, — сказала она, — черт с ней, с этой подачкой…
Ленка привстала, размахнулась и швырнула ириски в воду.
— В набежавшую волну, — сказала она.
Фанни расхохоталась. У нее был особенный смех — басовитый колокольчик. Клара одобрительно кивнула. Муся чуть не плакала.
— Ну и что? Зачем? — твердила она. — Теперь все бычки будут пахнуть сливочным ирисом…
— Забудем этот ирис, наплюем на бычков, будем жить на вершинах. Читай стихи!
Напрасно некоторым Лена казалась слишком рациональной. Нет, она понимала своих друзей!
Но в душе Муси клокотало разочарование.
— Что мы этим доказали?
— Мы сохранили свое достоинство.
— Кто об этом узнает?
— Поэт! Ты сам свой высший суд! — сказала Лена.
Казалось бы, достаточно. Но Фанни потребовалось добавить:
— Вот и верно сказано: «Быть может, всех ничтожней он». Вот я теперь понимаю, почему декабристы Пушкина в свою компанию не взяли…
— Вон куда метнулась!
— Муська, не слушай ее, прочти про любовь, — кротким голосом попросила верный друг Таня.
Муся глубоко вздохнула.
Мне не дала моя любовь Ни новых платьев, ни стихов, Мне принесла любовь моя Простую птицу — воробья. Его держала я в горсти. Он прочирикал «отпусти»… Разжала пальцы я. Прости, Прости меня, любовь моя!— Вот тебе раз, — вскричала Лена. — Неожиданно! Это что-то новое!
— А кто — эта любовь? — заинтересовалась Фанни. — Это Шурик, который тебя по математике натаскивает?