Шрифт:
— Я спокойна! — Я отодвинула стул. — Чертовски спокойна! — Я встала. — И не голодна. — У меня пропал аппетит.
— Отлично! — сказал Айен. Он продолжал сидеть, следовательно, это я уходила, а он оставался обедать. Неплохо, правда? Сожрать приготовленную мной еду?
— Уходи! — повернулась я к Айену.
— Не понял?
Мое сердце разрывалось, когда я произносила эти слова:
— Я хочу, чтобы ты ушел.
— Но я голоден!
— Я прошу тебя уйти из моей кухни. И из кухни дома, в котором я живу.
Айен вопросительно взглянул на Коко.
— Если она хочет, чтобы ты ушел, — пожала она плечами, — думаю, ты должен уйти.
Ему потребовалась минута, чтобы это осмыслить.
— Хорошо, — сказал он. — Но это смешно.
Он положил вилку, жадно взглянул на баранину, как будто собирался забрать остатки с собой, и ушел. Воцарившуюся тишину нарушало лишь чавканье Джека. Это было ужасно. Я так унизила Айена. Я не хотела причинять ему боль, даже если он причинял ее мне. Он не должен был так уйти.
Я выбежала за дверь и услышала его удаляющиеся шаги.
— Айен?
Я слышала, как он прошел через вестибюль и открыл дверь на улицу. Через несколько секунд я уже стояла у этой двери. Но… так и не открыла ее. Почему, собственно, я должна извиняться? Еще одна никчемная перебранка. Через несколько дней мы снова будем вместе, притворяясь, что ничего не случилось.
— Айен! Подожди, пожалуйста.
Мы вместе пошли вдоль улицы. Свежий воздух, снующие мимо прохожие, машины, запах свежей выпечки.
— Извини. — Почему же я все-таки извинялась? — Но… — наши глаза встретились. — Мы оба знаем, что ничего не получится.
Мне же хотелось сказать совсем другое… Или нет? Почему он вдруг показался мне таким юным? Таким растерянным? Словно заблудившийся ребенок. Нет, нельзя думать об этом. Мы мешали прохожим, но не могли сдвинуться с места.
— Наверное… мы просто… не подходим друг другу…
— Да, — ответил он. — Видимо, ты права.
Какой-то мужчина в полосатом пиджаке обругал нас:
— Дайте же наконец пройти!
Мы отошли на обочину.
— Думаю, — сказала я, — нам следует расстаться.
Женщина, выгуливающая золотистого ретривера, услышала мои слова и притормозила, пока ее собака обнюхивала трогуар. Я ждала, пока она пройдет.
— Возможно, — ответил он.
— Значит, ты тоже так считаешь?
— Да.
— Ну… Удачи тебе.
— Тебе тоже.
Он повернулся и ушел. Я постояла немного, борясь с чувством жалости к самой себе. Меня бросило в жар. Меня трясло. Из глаз покатились слезы. Я повернулась и пошла к дому, вдыхая запах свежеиспеченных булочек и испытывая внезапное облегчение.
Глава десятая
— Цветы, — сказал Кингсли, — чудесный способ украсить блюдо.
Мне нравилось присутствовать на занятиях Кингсли, но все же не терпелось вернуться домой.
— Мы знаем, что римляне использовали розы для ароматизации вин. Ацтеки добавляли в шоколад ноготки.
Я записывала и думала, что цветы, стоящие на моей полке, неплохо подобраны. Но я почему-то никогда не использовала их в приготовлении пищи.
— Я люблю добавлять настурцию в салаты, она придает им пикантный аромат. Вы все, наверное, видели огромные фиалки, которыми украшают торты, но они очень дорогие. Для большего эффекта их можно разместить и на украшениях из крема.
Когда Кингсли закончил, я бросилась в раздевалку, мечтая поскорее добраться до дома, чтобы хоть немного поспать. К несчастью, у Коко были занятия сегодня вечером. Конечно, я бы с большим удовольствием поспала вместо того, чтобы помогать ей. Не могу дождаться, когда доберусь до постели.
Раздевалка была в конце коридора. Ее отгородили стеной и поставили серые металлические двери, а посередине скамью. Получилось крохотное помещение. Но на Манхэттене место стоило дорого. И мы толкались, задевая друг друга локтями.
Я, конечно, заметила, какое у Тары красивое, загорелое тело. Я всегда старалась переодеться как можно быстрее, а она словно нарочно продлевала свое «неодетое» состояние. Эффектно обнажалась, болтая с Присциллой о льготах, которые ресторан ее отца предоставляет сегодня вечером Центру Линкольна.
— Мы доставим им тушеное мясо с рисом и винегретом, кролика с полентой и этот роскошный творожный торт с козьим сыром в черничном соусе…
Я пыталась удержаться на десяти сантиметрах скамейки, чтобы завязать кроссовки. Многие парни и девушки носили тяжелые рабочие ботинки. Виной тому была кулинарная школа, потому что такие ботинки хорошо защищали, если кастрюля, поднос или нож случайно упадут на ногу. Но все же большинство носили кроссовки: в них было удобнее, ведь на ногах приходилось проводить целый день. Так что удобство ценилось превыше всего.