Я подбежала к обрыву и заглянула вниз.

Он висел там, уцепившись за бугор под карнизом грота, пристроив одну ногу на узкую выбоину, а другой нащупывая опору в крошащейся стенке. Я затолкала мысок туфли в трещину вместо стопора и перегнулась через край. Одной рукой его было не удержать, поэтому книгу и пьесу пришлось отбросить в сторону. Я схватила сэра Генри за запястье. На миг мне показалось, что он утянет нас обоих вниз. Судя по глазам, он был наполовину готов это сделать.

И тут мы услышали шум вертолета.

— Полиция, — выдавила я. — Что бы ни случилось, сэр Генри, они найдут пьесу, и письмо тоже.

В этот миг что-то в нем поддалось. Мало-помалу нам общими усилиями удалось вытянуть его за край пропасти.

— Прости, — прохрипел он, глотая воздух. — Прости, Кэт. Тебя бы я ни за что не тронул. Но ты не оставила мне выбора.

— Не трудитесь! — отрезала я. — В тюрьме у вас будет много времени об этом подумать.

— Вот он — современный лик мести, — произнес сэр Генри. — Ты стала Гамлетом, Кэт. Неужели не видишь?

В его тоне звучали горечь и восхищение, а я думала только о груде трупов, остающихся на сцене в конце пьесы.

— И что с того?

Вдалеке над каньоном небо прорезала голубая змеящаяся дуга — молния. Гром расколол тишину, а внизу, небу навстречу, вздулась бушующая река, волоча камни и стволы деревьев. Мерный рокот вертолетных лопастей участился.

Сэр Генри поднялся на ноги. Вздернув подбородок, он направил свой могучий голос ввысь, заглушая ветер:

У меня на глазах он стал Просперо — чародеем, который вызывал бури и запускал колеса правосудия. Медленным царственным жестом он простер руку в мою сторону.

— По вашему веленью они заполнялись, сэр Генри, — бросила я в ответ. — Ваша «магия» угробила шестерых. Семерых, если Бен не выживет.

Какая-то живая сила, которую он излучал, казалось, рассеялась и пропала. Он вдруг опять превратился в старика — немного печального и уставшего от жизни. Его рука поникла.

Вдалеке над каньоном показался вертолет. Шум от его винта отдавался эхом среди скал. Когда он подлетел ближе, со дна ущелья поднялись брызги воды и клубы пыли. В проеме двери стояли, указывая на нас, Синклер и мистер Хименес.

Потянувшись мне за спину, сэр Генри сгреб сумку с письмом. Книгу с пьесой я успела подхватить, но на нее он и не покушался. Повысив голос так, чтобы было слышно одной мне, он заговорил тоном отца-скитальца, нашедшего родную дочь. Без позерства, просто в оправдание.

Я только теперь догадалась, что он задумал, и бросилась вперед, но было поздно: сэр Генри уже подошел к краю обрыва.

— Помни обо мне, — произнес он, а в следующий миг откинулся навзничь и Икаром ринулся вниз, ликующе улыбаясь и раскинув руки, как опаленные крылья.

Далеко внизу поток беззвучным всплеском обозначил его падение. Река еще раз вынесла его на поверхность, а потом он исчез.

Июль 1626 года

Он думал погибнуть от огня и меча или по крайней мере на эшафоте под насмешки толпы, но уж никак не в темноте и одиночестве.

Смрад смерти достиг той густоты, когда приходилось давиться каждым вдохом, однако ужаснее была тишина. Поначалу священник ей радовался. Сержант, человек выдающейся отваги, бредил в последние два дня перед смертью, и его стоны и завывания были почти так же невыносимы, как скрежет ногтей по камням, завалившим выход из их убежища. Бедняга пытался разобрать каменную груду, пока его пальцы не стерлись до костей, но презирал всякие уговоры, пока совершенно не обессилел в темноте. А ведь сержант был крепким бойцом.

Может, и стоны, и тишина, думал священник, посланы ему в наказание за то, что он отравлял воздух ложью?

Хотя он ведь лгал из благих побуждений. В скором времени после начала похода они вышли к реке, разлившейся после трех дней дождя. Подожди они еще три дня, и вода спала бы — наводнения в этом странном и непредсказуемом краю проходили также внезапно, как и возникали, но капитан не отличался терпением. Подгоняемые его бранью, они переправились в тот же день, что стоило им трех мулов с поклажей. Капитан воспринял потерю своей винной фляги как величайшую трагедию, а погонщика велел высечь. Отряд снес это, как сносил прочие проявления капитанского самодурства — стиснув зубы. Однако известие о пропаже Библии зажгло в их глазах панический огонь. Солдаты в большинстве своем были невежественными крестьянами, а их набожность была скорее сродни предрассудкам, нежели разумной вере. Так или иначе, священник попытался их успокоить: вынул из седельной сумы том «Дон Кихота», увесистый, в богатом окладе, и выдал его за свою личную Библию, сказав, что будет рад поделиться ею с товарищами.