Наша гастрольная группа забилась в салон первого класса и пыталась унять дрожь. Из иллюминатора мы видели разъяренную толпу, которую выпустили на взлетную полосу. Люди продолжали размахивать кулаками и выкрикивать проклятия.

Бриан перенес инцидент очень тяжело. Его тошнило, и у него поднялась температура. К тому времени, когда мы подлетели к Нью–Дели, он настолько ослаб, что ему потребовалась помощь, чтобы дойти до ожидавшей нас машины. Врач приходил в отель «Интерконтиненталь» ежедневно, в течение всего срока нашего пребывания.

Битлы негодовали, считая Бриана виновным во всем случившемся. Они пили у себя в номерах, курили травку по кругу и обсуждали жуткие события в Маниле и истерическую сцену в самолете. Общее мнение было таково, что Бриан «выдохся и больше не может контролировать ситуацию».

«К черту, — сказал Джон. — С меня хватит. Мы прекращаем гастроли».

Они сообщили Бриану о своем решении в самолете, летевшем из Нью–Дели в Лондон. Это так расстроило Бриана, что все тело у него покрылось сыпью и пятнами. «Что я буду делать, если они перестанут гастролировать? — лихорадочно спрашивал меня Бриан. — Что мне остается?» «Не будь смешным, — отвечал я. — У тебя масса дел». И я говорил правду. Для Бриана открылись такие потрясающие перспективы, каких не было еще ни у кого в шоу–бизнесе. Но Бриан считал, что если «Битлз» не будут заполнять все его время, ему ничего больше не останется. Сыпь оказалась крапивницей, и Бриана уложили в постель на месяц. Доктор Норман Кауан прописал ему отдых. Он отправился на северное побережье Уэльса — самое подходящее место для того, чтобы отдохнуть от Лондона. Все давали ему один и тот же совет: «Попробуй не волноваться».

Но бедному Бриану довелось пробыть в Портмерионе всего четыре дня. Из Америки долетел слух, что «Битлз» попали в эпицентр страшного скандала. Все началось довольно невинно несколько месяцев назад, когда журналистка Маурин Клив в «Ивнинг Стэндард» поместила очерк о Джоне Ленноне. Прошлой весной ей разрешили побывать у каждого из битлов дома, взять подробные интервью и познакомиться с их женами. В разговоре в Джоном Клив коснулась тем, которые обычно не обсуждают с поп–звездами. Говоря о несостоятельности официальной религии, Джон заявил: «Христианство уйдет. Оно уйдет. Оно отцветет и отпадет. Я не стану дискутировать на эту тему. Я прав, и время докажет, что я прав. Сейчас мы популярнее Иисуса. Я не знаю, что уйдет в первую очередь — рок–н–ролл или христианство. Иисус был хорош, но его ученики примитивны…»

В Англии эти высказывания не комментировались ни общественностью, ни прессой. Для англичан это был лишь очередной пример непочтительности Джона к авторитетам. Но через несколько месяцев беседу перепечатал американский журнал для подростков «Дэйбук», и разразился жуткий скандал. Религиозная американская общественность вооружилась. Общество евангелистов, взбешенное замечаниями Джона, буквально и фигурально начало охоту на «Битлз». Пластинки сжигались, мусорные урны расставлялись вдоль домов сплошным ковром, магазины грампластинок перестали принимать пластинки «Битлз». В течение первых пяти дней бойкота более тридцати пяти радиостанций под давлением религиозных групп наложили запрет на музыку «Битлз». Пастор новой баптистской церкви в Кливленде Баббс пригрозил, что проклянет любого своего прихожанина, если тот посетит концерт «Битлз». В Южной Каролине Великий Дракон ККК прибил альбомы «Битлз» к пылающим крестам и поклялся, что они не будут в безопасности, если приедут в Америку. Даже газета Ватикана сочла необходимым прокомментировать замечания Джона и предостерегла, что «к некоторым предметам нельзя относиться непочтительно, даже в мире битников».

Хуже всего было то, что все американские организаторы концертов, подписавшие с «Битлз» контракты на следующее лето, грозили их расторгнуть.

Бриана привезли в Честерский аэропорт, где его уже ждал частный самолет. Он вылетел в Нью–Йорк, где его встретил лимузин и доставил в контору Ната Вайса. Не прошло и двенадцати часов с тех пор, как первый телефонный звонок известил о беде.

«Во что обойдется аннулирование гастролей? — спросил Ната Бриан. — Ребята достаточно натерпелись за этот год».

«За миллион долларов наличными ты, может быть, и расплатишься с организаторами, а они, в свою очередь, заработают на этом миллионы долларов», — ответил Нат.

«Я заплачу, — упорствовал Бриан. — Аннулируй все концерты. Я оплачу все до последнего цента из собственного кармана. Если с ними что–то случится, я этого не переживу».

Нату все же удалось убедить Бриана, что нет нужды аннулировать турне целиком. И все можно уладить мирно, если Джон принесет публичное извинение. Бриан воспользовался телефоном, стоявшим у Ната на рабочем столе, позвонил Джону в Уэйбридж и изложил свой план. Джон вышел из себя при одной мысли, что ему надо извиняться за свои убеждения. После долгих уговоров Джон согласился разъяснить на пресс–конференции, что он имел в виду.

Тем временем Бриан собрал свою пресс–конференцию в Нью–Йорке и обратился к репортерам:

«Заявление, сделанное Джоном Ленноном для лондонской газеты примерно три месяца назад, было процитировано в отрыве от контекста всей статьи, которая фактически являлась компли–ментарной в отношении Джона Леннона как личности и была написана исключительно для «Ивнинг Стэндард». Не предполагалось, что отрывки статьи могут в таком виде попасть на страницы американского журнала для подростков».

Вернувшаяся в Лондон Маурин Клив, огорченная тем, что стала причиной стольких несчастий, тоже сделала заявление для прессы: «(Джон), конечно же, не сравнивал «Битлз» с Христом. Он просто заметил, что положение христианства настолько непрочно, что многим людям «Битлз» известны лучше. Он был скорее огорчен этим, чем доволен».

Когда «Битлз» 11 августа прибыли в аэропорт О'Хара, их уже поджидала кучка злобных газетчиков и диск–жокеев. Вечером всех пригласили на пресс–конференцию, организованную в гостинице. Джон взял микрофон. Он был бледен и нервничал.

«Если бы я сказал, что телевидение популярнее Иисуса, все бы обошлось. А поскольку я говорил о другом, я употребил слово «Битлз» как абстрактный пример, не так, как я вижу «Битлз», а как их видят другие люди. Я просто сказал «они», то есть те, кто имеет большее влияние, чем остальные, включая Иисуса. Но я сказал это так, что слова прозвучали неправильно. Я не говорю, что мы лучше или известнее Иисуса как человека или Бога как вещи или что он там такое есть. Я просто сказал то, что сказал, а это было неправильно или было понято неправильно, и вот теперь все закрутилось».