«Будьте хладнокровны и благоразумны, Андерсен, берите вещи так, как они есть, а не так, как они вам представляются! Огорчения, неприятности — без них не обойдешься в жизни, и нельзя из-за этого бросать начатое дело… не теряйте голову… Преданный вам Коллин». Ханс Кристиан ясно представил себе серьезное лицо, легкие седые волосы, крупноватый нос над сжатыми губами, проницательные глаза. Ах, если б услышать сейчас его спокойный голос хоть на минуточку! Но Коллин далеко, он сидит на каком-нибудь важном заседании и думать забыл про своего неудачливого питомца. А потом придет время университетских экзаменов, и исполнится пророчество Мейслинга: Ханс Кристиан Андерсен с позором провалится! Тогда и Коллин и все-все отвернутся от него. Тут и останется или сойти с ума, или… Ханс Кристиан взял тетрадку, на которой было тщательно выведено: «Стихотворения. X. К. Андерсен», — и приписал около фамилии: «Умер в 1828 году».

Едва он кончил, как дверь с шумом распахнулась, заставив его сильно вздрогнуть. Это явилась фру Мейслинг. Она не помешала? Ей нужно было масло из бочонка в углу, ведь вчерашние остатки служанка уже своровала. Но что такое случилось, почему их милый жилец так страшно бледен?

— Вам опять попало от Мейслинга, да? Но, голубчик, зачем вы так близко принимаете это к сердцу? Ведь вы уже взрослый мужчина, вам целых двадцать два года! Что вам вечно думать о латыни, поухаживайте лучше за дамами, вот и грусть всю как рукой снимет!

— Ах, фру Мейслинг, до того ли мне, — слабо возразил Ханс Кристиан, занятый своими мыслями. — Да и какие могут быть дамы! Вы же знаете, что господин ректор запирает меня в доме после уроков…

Но фру Мейслинг это вовсе не казалось непреодолимым препятствием: ведь за ней-то «милый Андерсен» вполне может поухаживать! Она тоже скучает взаперти, пусть он будет ее рыцарем — как в романах Вальтера Скотта!

Ханс Кристиан ошеломленно тер лоб: да, вот только этого ему недоставало! Господи, и как у нее только язык поворачивается…

— Но, фру Мейслинг, что из меня за рыцарь… — он прикусил язык, чтоб не сказать «и что из вас за дама!»

— Бедняжка, вы страдаете оттого, что некрасивы? — фру Мейслинг участливо склонилась к нему, обдав его запахом пунша и кухонного чада.

Из затруднительного положения Ханса Кристиана вывел внезапно появившийся Мейслинг.

— Куда ты запропастилась? Не слышишь, что ли, как я тебя зову? — обрушился он на жену.

— Ах, Симон, бедному Андерсену стало плохо, он чуть не упал в обморок! — затараторила находчивая фру. — Если б я не успела его подхватить, он бы уже лежал на полу.

— Чепуха! — буркнул Мейслинг. — Оставь его. Отлежится — и все пройдет. Нежности какие: «в обморок»!

И он удалился, сопровождаемый своей романтической супругой.

Утомленный обилием переживаний, Ханс Кристиан прилег на постель. Знакомая слабость волной проходила по телу. Вот он, сумасшедший-то дом, далеко его и искать не надо! Господи, когда же все это кончится!

Зимой к ректору часто заходил молодой преподаватель Берлин — он, как и Мейслинг, увлекался исследованием древних языков. Берлин с большой симпатией относился к Хансу Кристиану, и ему скоро бросилось в глаза, как невыносимо положение юноши. Будучи человеком энергичным и сообразительным, Берлин понял, что разговаривать на эту тему с Мейслингом нет никакого смысла, а медлить нечего: каждый день расшатывает здоровье и нервы Ханса Кристиана. На весенних каникулах он вместе с Хансом Кристианом отправился в Копенгаген, чтобы посоветовать Коллину поскорее взять своего питомца от Мейслинга и поручить занятия с ним молодому ученому Мюллеру, который сумеет подготовить его в университет не хуже, чем Мейслинг.

После часового разговора с Берлином Коллин сказал Хансу Кристиану, чтоб он немедленно ехал в Хельсингер за своими вещами и возвращался в Копенгаген.

Наконец-то пришло освобождение!

Синим сверкающим апрельским утром пыхтящий пароходик (новинка последних лет) высадил в Хельсингере своих пассажиров. Два высоких молодых человека остановились на берегу, взглянули друг на друга и рассмеялись.

— На твердой земле-то получше, да, Андерсен? — спросил у своего спутника профессор Берлин.

— Ох, еще бы! Меня прямо всего наизнанку вывернуло! — с комической гримасой пожаловался Ханс Кристиан. Но тут же его мысли приняли более возвышенное направление.

— Ах, какое чудное утро! — вскричал он, оглядываясь вокруг. — Море, и корабли, и старая крепость Кронборг, колыбель и могила бессмертного Гамлета… Нет, мир непередаваемо чудесен, верно ведь, господин Берлин?

— Помнится, неделю назад вы не были в этом так уверены! — И молодой профессор с ласковой насмешкой покосился на своего ученика.

— Ну да, ну да, конечно, но что об этом вспоминать сейчас! — замахал руками сияющий Ханс Кристиан. — Я чувствую себя так, будто меня в живой воде выкупали… И все благодаря вам, дорогой, милый господин Берлин! Вы… вы просто меня спасли, вот как в сказках спасают от дракона. Я вам по гроб буду обязан!

— Ну-ну, спокойнее, друг мой. Что я такого особенного сделал? Пошел и рассказал государственному советнику Коллину всю правду о вашем положении в доме Мейслинга, вот и все.