«Я здесь прямо-таки Иенни Линд в мужском роде», — шутливо писал Андерсен копенгагенским друзьям. Все это было очень подходяще для конца автобиографии. В соответствии с ним и вся книга писалась в светлых, примиряющих тонах, а слишком острые углы затушевывались, выравнивались по заданной линии сказки с благополучной развязкой. Но работа шла туго: мешали приступы тоски, когда вся эта слава «модного поэта» казалась пустой и никчемной, мешало и то, что под рукой не было никаких материалов для справок — все приходилось кое-как выуживать из памяти.

А теперь еще эта одуряющая жара. Солнце точно наказывало его за жалобы на прохладный и сырой климат Дании, где влюбленным следовало бы дарить друг другу не кольца, а зонтики. Только вечером на балконе можно было немного передохнуть. Огромная тень дремала у ног Андерсена, готовая встрепенуться при малейшем его движении.

«Я так исхудал, что, пожалуй, скоро и не разберешь, кто из нас тень, а кто человек!» — покачивал головой Андерсен, и тень качала головой в ответ.

«Что, хочешь поменяться местами?» Да, кажется, она была не прочь… Ну что ж, может быть, тень сумела бы устроиться в жизни лучше своего хозяина. Ведь многие люди, в сущности, не что иное, как скользкие, холодные тени, не имеющие ни сердца, ни совести. А посмотрите-ка, до чего им везет! Их гибкие длинные руки умеют цепко хватать золото, почести, ордена, их гибкий льстивый язык легко находит дорогу к сердцам важных особ и светских красавиц… Эти тени умеют изящно скользить по паркету, умеют иной раз поговорить и о поэзии — да еще как! — прямо будто побывали в ее царстве, хотя на самом-то деле им не удавалось проникнуть дальше прихожей. Так они и живут, бесстыдно пользуясь чужими мыслями, набивая себе карман за чужой счет, хитро проникая в чужие секреты. И люди с уважением смотрят на них: ведь они одеты в модные костюмы, а на пальцах у них дорогие кольца с бриллиантами чистой воды…

Андерсен встал и, устало ссутулившись, шагнул к двери балкона. Тень метнулась позади, точно пытаясь оторваться и ускользнуть.

— Я тебя отпускаю, иди, — усмехнулся Андерсен. — Здесь, в жарком климате, так быстро все растет, — глядишь, и новая тень у меня вырастет! А когда ты войдешь в честь, приходи навестить своего старого хозяина.

Так рядом с солнечными страницами «Сказки моей жизни» росла грустная и горькая сказка «Тень».

Ласточки и аисты возвращались в Данию из-за моря, неся на крыльях весну, а их старый друг сказочник тем временем тоже готовился к большому заморскому путешествию. На этот раз он хотел посетить Англию: там уже были у него заочные друзья, полюбившие его романы и сказки.

— Собирайте там вволю лавры и улыбки и привозите их сюда, только не вздумайте заодно привести чопорную английскую мисс и представить нам как свою невесту! — шутил Эдвард Коллин.

— На этот счет вы можете быть спокойны, — вздохнул Андерсен, думая о Иенни Линд, с шумным успехом гастролировавшей в это время в Лондоне. На любви пришлось поставить крест, но остается все же радость встречи и задушевных разговоров на братских правах. Да и, помимо этого, путешествие сулит много нового и интересного. Увидеть своими глазами страну Шекспира и Вальтера Скотта, Лондон, слывущий «городом мира»… Датские либералы считают Англию образцовой страной. Как хорошо, если там действительно нет нищеты и страданий!

И вот он уже стоит на шумном лондонском перекрестке. Мимо несется густой поток кебов, карет, омнибусов, экипажей всех мастей, над головой туманное бледное небо, а воздух пропитан дымом фабричных труб. Пробираясь сквозь толпу, он жадно смотрел вокруг. Сколько бледных, изможденных лиц, какой страшный контраст между комфортабельной, уютной жизнью богатых кварталов и грязными, мрачными рабочими трущобами! Нищие то и дело попадались навстречу. Они шли молча — законом запрещено просить милостыню, — но взгляд, полный отчаяния и безнадежности, был яснее всяких слов. Вот худая как скелет женщина с двумя детьми. Вот человек с куском картона на груди. «Я не ел два дня», — написано там. Маленький оборвыш усиленно скребет тротуар большой метлой: авось кто-нибудь из прохожих бросит ему на ходу мелкую монету… А вот и девочка с призрачным желтым личиком, продающая спички, — она будто сошла со страниц его собственной сказки, где он описал ее маленькую горькую жизнь.

Да, выходит, что «город мира» не может похвастаться отсутствием бедняков! А в гостиных знатных лордов и леди, с распростертыми объятьями встречавших модного писателя, ослепительный свет, водоворот шелка и кружев, золота и бриллиантов, веселое жужжание голосов. От ежедневных многочисленных визитов у Андерсена рябило в глазах, а в ушах стоял тонкий звон. Его осыпают комплиментами, его фотографируют, скульптор лепит его бюст, издатели предлагают ему крупные гонорары, сама королева Виктория хочет видеть его у себя…

Вместе со старым банкиром Гамбро Андерсен побывал в тихом загородном домике, где жила Иенни Линд. «Я вам говорила, что жить в атмосфере вечного праздника — это вовсе не такое удовольствие!» — сказала она, выслушав жалобы Андерсена на переутомление. Впрочем, знаменитая певица не так-то уж была далека от земной прозы, как иногда можно было подумать: Андерсен только диву давался, слушая, как она оживленно и деловито обсуждает с Гамбро вопросы о курсе акций, о выгодном помещении денег. Билеты в оперу и на концерты с участием Иенни Линд продавались по баснословным ценам, и одна из английских газет поместила рисунок, изображавший соловья с девичьим личиком, на которого сыплется дождь золотых монет.

Андерсену доставляло радость, что его имя часто упоминается рядом с именем Иенни Линд, что их портреты в витринах ставятся рядом. На улице и ее и его узнавали прохожие. Иенни даже опасалась выходить из своего домика, чтоб не собирать вокруг себя толпу. А когда Андерсен во время одной из поездок забыл в омнибусе свою трость, ее доставили ему на другой день: она переходила из рук в руки и добралась до него благодаря привязанной к ней лаконичной записочке «писателю Андерсену». Да, если б все это видели копенгагенцы, до сих пор считающие, что его «претензии на славу» чрезмерны до смешного!.. Нет, он не хотел зряшной, ложной славы, позолоченного воробья, выдающего себя за райскую птицу. Когда-то, может быть, он не вполне понимал эту разницу, но теперь другое дело. Его раздражают банальные комплименты, за которыми ясно сквозит, что «почитательница таланта мистера Андерсена» никогда не прочла ни одной его строчки. Да и те, которые читали, часто говорят пошлости с понимающим видом, а он слушает и думает: «Завтра отшумит мода на мое имя, сменится другой — и все вы отхлынете к новому кумиру…» О чем-то похожем он думал и тогда, когда писал свою сказку «Ель». Но значит ли это, что поэт вообще не должен искать признания и понимания у читателей? С этим он не мог согласиться.