— Не против, если мы будем есть из одной миски?

— Конечно нет. — Я беру ложку и запихиваю в рот мороженое. — Мое любимое.

Он снова лучезарно улыбается и проводит рукой по волосам.

— Кажется, действует.

Я улыбаюсь ему в ответ, ведь он прав. Не знаю, в нем дело или в мороженом, но меня совершенно не волнует, трахает ли сейчас Люк незнакомку или нет.

Ну ладно, чем больше я думаю, тем больше понимаю, что это ложь. Сейчас мне лишь хочется убить его — и более человечным способом, например ружьем или ножом, а не голыми руками.

Мы доедаем мороженое, и я откидываюсь на диване. Открывая справочник по физике, размышляю над своим планом и стараюсь убедить себя, что это отличная мысль, но не все так просто.

Гейб прислоняется к дивану и кладет руку мне на плечи.

— Все в порядке?

— Ага, — говорю я, уткнувшись лбом в его плечо и думая, почему я до сих пор хочу Люка.

Гейб словно читает мысли. Он прислоняет прохладную ладонь к моей щеке и разворачивает мое лицо к себе.

— Забудь обо всем. Он придурок.

Гейб пристально смотрит на меня так же, как и Люк, — словно заглядывая в душу.

Внезапно меня захлестывает поток эмоций. Хочется расплакаться. Я закрываю глаза, сосредотачиваюсь на музыке и прогоняю слезы. Но перед внутренним взором встает Люк.

— Он придурок, — повторяю я, все еще с закрытыми глазами, старясь поверить в это.

Вдруг ко лбу словно прикасаются крылья бабочки — губы Гейба. Не успев подумать, я притягиваю его и целую в губы. Затаив дыхание, он колеблется, но затем обвивает меня руками, прижимая к себе и отвечая на поцелуй. На мои губы будто ложится лучик холодного зимнего солнца.

В этом поцелуе чувствуется невероятная умиротворенность, какой я раньше не испытывала. Такая умиротворенность, что я даже не вспоминаю о ненависти, злости или боли. А еще любовь — безграничная и безусловная. Поцелуй становится глубже. Я бы хотела, чтобы он длился вечность.

Но затем ладонью, прижатой к моей щеке, Гейб отодвигает меня. Я всматриваюсь в непроницаемые голубые глаза, пока он проводит большим пальцем по линии моих губ. И возвращаюсь к реальности, удивляясь, сколько же мы целовались по времени. За одно мгновение будто бы миновала вечность. Когда он нежно усаживает меня на диван, я понимаю, что в порыве чувств, желая оказаться ближе к Гейбу, я уже сама успела залезть на него.

Он закрывает глаза, отпуская меня. Наши лбы соприкасаются.

— Мне нужно отвезти тебя домой, — еле слышно шепчет Гейб.

Когда он открывает глаза, я вижу в них сожаление. Гейб встает, не глядя на меня, и идет к двери.

Умиротворенность исчезла, словно ничего и не было. Меня захлестывают разочарование и злость. Я резко спрыгиваю с дивана, перевешивая сумку через плечо.

— Неужели я такая противная?

— Нет, это я такой. — Гейб поворачивается и выходит наружу.

После случившегося вчера с Аваирой сегодня самый нелепый день в моем жалком существовании. Сидеть на английском рядом с Фрэнни — желая сказать ей что-нибудь, прикоснуться — стало для меня пыткой, сравнимой с пламенем раскаленной ямы. Весь остаток дня Фрэнни избегает меня, и поделом мне. Но после звонка, когда она мельком смотрит в мою сторону… то чуть не убивает взглядом.

Прошлый вечер оказался сущим адом. Я все время думаю о Фрэнни. Хочу увидеть ее. Даже проследил за Габриэлем, когда он подбросил ее до дома. Провел там всю ночь, как обычно в машине. Я изо всех сил удерживался от того, чтобы забраться на дерево, а потом ворваться к ней в окно. Весь день я хожу как неприяканный, ведь я понятия не имею, что творю. Уверен в одном — мне нужно защитить ее от Белиаса, по многим причинам.

Кто бы мог подумать? Защитник, я? Просто смехотворно.

Но я не могу позволить Белиасу заполучить ее. Фрэнни — исключительно мое задание. Даже помимо того, что я действительно не хочу гореть в раскаленной яме, моя гордыня не допустит провала. Если Фрэнни так важна, мне нужно получить должное признание за ее душу.

Но самая главная причина — я слишком хорошо знаю приемы Белиаса. Я просто не могу допустить мысли, что он притронется к ней и что ее душа будет связана с ним — гнусным инкубом. По телу пробегает дрожь, когда сознание показывает мне то, чего я не хочу видеть, — она, с ним, таким образом.

Нет!

Этого не случится. Лучше уж пусть выиграет Габриэль.

Потому что я люблю ее.

Вот что это за чувство — головокружительная дрожь, охватывающая меня, когда я смотрю на Фрэнни, то, как все внутри кричит при одной мысли, что Белиас может сотворить с ней, ненасытная потребность быть рядом. Разве это возможно? В бейсболе нет места слезам, а в аду — любви. Таковы правила. Можно сказать, подобное в какой-то степени противоречит нашей религии. Все демоническое бытие устроено так.