Сравнивая первые зимние поиски с поисками 1942 года, видишь, как смелее и отважнее стали действовать разведчики. Больше стало у них умения, выдержки, злости. Да и немец уже стал другим. Нет в нем былой спеси, высокомерия. Разгром под Сталинградом отрезвил многих, отравленных нацистской пропагандой. Сейчас уже не о походе за «новым жизненным пространством» мечтают фашисты, а лишь о том, как бы унести ноги из нашей страны.

Немцы выбиты из Калиновки. В хуторе из полутора десятка изб уцелело только три. На месте остальных бесформенные груды кирпича, кое-где присыпанного снегом, да угрюмо маячат, нацелившись в мутное небо, печные трубы.

Январь дохнул морозами, вздыбился лихой поземкой, вьюгами. По ночам уцелевшие хибарки до отказа забиты бойцами. Солдаты спят вповалку на полу, укрывшись шинелями, полушубками.

Лейтенант приказал мне и Зиганшину ночью пронести в расположение немцев листовки и разбросать их там. Погода словно по заказу: на «нейтралке» беснуется ветер, клубы снежной пыли слепят глаза. Уже через минуту мы словно растворились в пенистой мгле. Немцев в такую пургу из блиндажей не выгонишь. Мы беспрепятственно, не считая бешеного сопротивления ветра, доползли до немецких траншей и успешно выполнили задание.

Возвращаемся в Калиновку. Теперь вздремнуть бы часик-другой. Но где тут: в избы не втиснуться — все заполнено спящими.

Стоим, раздумывая, что делать.

— На чердак надо лезть, — говорит Ахмет. — Там солома. Спать можно.

Тут же, у завалины, отыскали лестницу, приставили ее к чердачному лазу и через несколько секунд были на верхотуре. Чердачная дверь закрывалась плотно, и на чердаке не дуло. Действительно, здесь оказалось много мягкой душистой соломы. Мы с комфортом улеглись, зарывшись в нее.

Ахмет вскоре захрапел, а я еще долго ворочался с боку на бок, невольно раздумывая о жизни солдат на войне.

Снаружи, почитай, все минус пятнадцать. Бушует вьюга — зги не видать. А мы, как поросята, зарылись в солому и храпим во всю ивановскую. Или возвращаешься с боевого задания под дождем, ноги промокли, в шинели ни одной сухой нитки. Ко сну так и клонит (всю ночь в разведке был). Подложишь под себя ветки, укроешься мокрой шинелью и спишь.

А помню, как заботились о моем здоровье на «гражданке». Жили мы в селе, в райцентре. До железнодорожной станции 35 километров. Зимой единственный транспорт — сани. Едешь в город — сколько советов, наставлений даст супруженька: не простудись, не схвати насморк, шею получше укутай, на сквозняке не стой. Оделит меня кучей всевозможных таблеток.

Сейчас об этом вспоминаешь с улыбкой. Здесь не знаешь ни насморков, ни простуды, ни аспирина — никаких аптекарских изделий. Дома на мягкой постели, бывало, часами ворочался, проклиная бессонницу. Здесь после утомительного перехода или ночного поиска засыпаешь глубоким сном на жесткой стерне.

...Заглушая свист ветра, гулко резанула пулеметная очередь. Одна, другая. Потом сразу все стихло. Видимо, окоченевший немец, стоя в траншее, стрелял для острастки. Страшно ему, горемычному вояке, в чужой стране. Кровь холодит грозное завывание русской бури.

И снова думы. Пересматриваю заново всю свою жизнь, свое поведение. Часто был я невыдержан, капризен. Не раз допускал в работе торопливость, излишнюю нервозность, за что потом приходилось расплачиваться.

Когда грянула война, подумал: «Сумею ли преодолеть все это? Хватит ли у меня упорства? Приобрету ли качества настоящего воина, солдата? И могу сказать — становлюсь совершенно другим. Все скверное, наносное, ненужное отпадает, как шелуха. Развивается и крепнет хорошее, лучшее, что только может быть в человеке.

Скольким людям в роте я обязан своим становлением! Мужественный лейтенант Берладир, наш отделенный Дорохин, добродушный, отзывчивый Леша Давыдин, старый ездовой Андрей Векшин, юный следопыт Саша Трошенков, мой коллега Борис Эрастов, неугомонный Юрий Ягодкин. Каждый по-своему учил и воспитывал меня, от каждого из них по крупице перенимал я качества, необходимые воину-разведчику.

* * *

Мы участники разгрома немецкой группы армий «Б» на Верхнем Дону.

Наступление началось 12 января. Наши войска прорвали сильную глубоко эшелонированную оборону противника, с боями продвинулись вперед на десятки километров и к исходу 18 января окружили крупную вражескую группировку в составе 13 дивизий, расчленив ее на части. Попавшие в «котел» предпринимали отчаянные попытки найти разрывы между нашими подразделениями, метались от села к селу в поисках крова и пищи, но. всюду их встречали сокрушительные удары.

По дорогам движутся бесконечные вереницы пленных. Это солдаты разгромленной 2-й венгерской армии и 8-го итальянского альпийского танкового корпуса. Грязные, давно не бритые, они бредут по заснеженному большаку, равнодушные ко всему на свете.

По обочинам дороги валяются разбитые грузовики, изуродованные «фердинанды», сожженные танки с черными крестами на броне. Все это следы славных боевых дел наших артиллеристов, бронебойщиков, летчиков.

Глядя на это кладбище фашистской техники, я становлюсь безмерно рад за наш народ-исполин. То ли еще будет, когда он по-настоящему развернет свои богатырские плечи.