Грозно идет неудержимая лавина советских полков. Позади Митрофановка, Россошь, десятки других населенных пунктов, освобожденных советскими воинами. Наши танки уже прорвались к Валуйкам.

Матушка-пехота, не отставай! Вот они, нескончаемые солдатские версты. Мы уже не сидим по неделям на одном месте, не обживаем сельские избушки, не оборудуем капитально землянки. Короткие привалы, и снова походы, бои...

Однажды остановились на ночлег в каком-то воронежском селе. Здесь проходила линия фронта. Село полуразрушено. Вместо изб то здесь, то там навалены груды кирпича. Уцелевшие хатки приветливо сверкают белизной снега.

В одной из таких хаток, притулившейся на окраине села, разместилась и наша разведгруппа.

Хозяйка, пожилая женщина с кротким болезненным лицом, усердно угощает нас варениками, молоком и прочей снедью, какую только могла сберечь.

Надеемся переночевать спокойно, в тепле. Притаскиваем охапки соломы, разравниваем на полу, смеемся — вот будет перина.

Неожиданно старшего сержанта Шмелькова вызывают к командиру роты. На лицах ребят любопытство — зачем? Вскоре он возвращается, весело напевая:

В прищуренных глазах загадочная улыбка. Вопросительно переглядываемся: ждет ли нас этой ночью дорожка дальняя или так распелся парень.

— Поотдыхали, братишки. Пора и честь знать. Небось и хозяйке надоели. Подъем! — командует он.

Хозяйка, стоя у притолоки, растерянно разводит руками:

— И переночевать не успели. Каково это на ночь глядя опять в поход идти!

— Дело наше солдатское, — отвечает Шмельков, — нынче — здесь, завтра — там.

Через несколько минут, одетые в белые маскхалаты, с автоматами за плечами и с гранатами у пояса, мы уже выходим за околицу села.

Нам поручено достичь отдаленного лесного хуторка Кукуречин, выяснить там, куда и как передвигаются «тыльные немцы», и к утру вернуться в свою часть. Старшим группы идет младший лейтенант Весин, совсем еще юноша, только недавно окончивший училище.

Глубокой ночью мы наконец достигли Кукуречина, воронежского хуторка, затерянного в степной глухомани. Я, как теперь, вижу эти низенькие подслеповатые избушки, до самых окон засыпанные снегом, и могучие сосны, с трех сторон окружавшие хутор.

Тогда и в голову никому из нас не приходило, что ночной поход в Кукуречин затянется надолго.

На окраине хутора нас встретили четыре партизана. На шапках наискось пришиты красные ленты — эмблема народного мстителя. Узнав, что перед ними бойцы Красной Армии, они радостно пожали нам руки, принялись расспрашивать о положении на фронтах, о Сталинградской битве. Мы поделились с ними махоркой.

— Совсем замаялись без курева, — пожаловался один из них. — Сухую листву заместо махры пользуем.

Партизаны привели нас в просторную избу. За столом, в переднем углу, сидел, видимо, командир отряда. Желтое пламя коптилки освещало его крепкую, могучую фигуру. Одет он был в желтый дубленый полушубок и своей окладистой бородой невольно напоминал былинного богатыря Илью Муромца.

Бородач, увидев нас, порывисто поднялся, едва не достав кудлатой головой до самого потолка, крепко пожал руки.

— На подмогу, значит, к нам, хлопцы. — Голос у него басовитый, с резко выраженным украинским «г». — А то нам эти голодные фрицы совсем не дают житья. Навалились как саранча...

Младший лейтенант спросил бородача о том, что ему известно о «тыльных немцах».

Вместо ответа тот развернул лежавшую перед ним затрепанную карту и прокуренным пальцем ткнул в ее верхний угол.

— Вот тут, в хуторе Красном. В пяти километрах отсюда. Еще днем орда налетела. Все разнесла — подвалы, погреба...

Шел второй час ночи. После двадцатикилометрового перехода ребят клонило ко сну. Я сидел, забившись в угол избушки, вслушиваясь в голоса младшего лейтенанта и командира отряда партизан.

— Надо непременно дойти до хутора Красного, — сказал взводный. — Выяснить, сколько там этих окруженцев.

До Красного вела малоезженая проселочная дорога. Через час мы были уже на окраине хутора. До нас явственно доносились чужие гортанные голоса. Немцы!

Подползли к одному дому. Он стоял на самом краю хутора и казался безлюдным. Постучались в маленькое оконце. Никто не отозвался. Стучим еще. Наконец в сенцах тихонько скрипнула дверь. Кто-то внутри настороженно прислушивался.

— Откройте! Свои мы, русские...