Шрифт:
Теперь вся наша разведгруппа в сборе. В тот же день мы простились с партизанами и направились в свою часть.
Геройская смерть командира роты
В роте новичок. На вид ему лет под тридцать. Высокий, длиннорукий, он поразил меня необычайной худобой бесцветного лица, на котором выделялись цепкие, настороженные глаза. Он напоминал человека, длительное время не видевшего света. На нем новый овчинный полушубок, шапка-ушанка, валенки, только на днях полученные из каптерки.
Писарь, кивнув на новичка, сказал:
— Из пополнения направили. Довбыш Федор. — И, наклонившись, вполголоса произнес: — Из местных жителей.
По рассказу писаря, Довбыш еще в первый год войны был в действующей армии. Потом при отступлении его, тяжело раненного осколком мины, подобрали местные жители, выходили, спасли от смерти. Во время оккупации он скрывался в подвале у одной вдовушки.
Странный он человек! Соберутся, бывало, бойцы, шутят, балагурят. А Довбыш, словно рак-отшельник, сядет в сторонке и молчит.
Однажды разведгруппа, в которую он был зачислен, вернулась с ночного поиска. Поиск прошел удачно: разведчики захватили «языка». Старшина расщедрился: дал каждому по полтораста граммов водки.
Достали гармошку. Лихо растянув затрепанные мехи, гармонист заиграл плясовую. Бойцы один за другим вскакивали в круг.
Я обернулся к Довбышу. Он сидел в углу избы, немного раскрасневшийся от выпитой водки. Голова его была опущена, в глазах застыло безнадежно-тупое уныние. Он, казалось, совсем не замечал этой шумной солдатской пляски.
Тихонько трогаю его за плечо:
— А ты что же отстаешь?
Довбыш растерянно взглянул на меня, пожал плечами:
— Так не треба. Нема от чего веселиться.
В первые дни февраля в нашей роте только и говорили о замечательной победе под Сталинградом.
Помню, эту солнечную весть принес нам Саша Тимров. Он порывисто вбежал в избу, держа над головой, как знамя, газетный лист:
— Товарищи! Победа! Великая победа под Сталинградом! Сам Паулюс пленен!
Хотя из последних сводок Совинформбюро мы знали, что там, в городе на Волге, доколачиваются остатки гитлеровской армии, что операция по разгрому движется к концу, но слова Саши вызвали у ребят неописуемую радость и ликование.
Что творилось: солдаты обнимались, целовались, кричали «ура».
А фронт с каждым днем все дальше и дальше уходил на запад. Освобождены Валуйки, много украинских сел и хуторов.
— Теперь и до Харькова рукой подать, — радовались бойцы.
По-иному чувствует себя боец в наступлении. Остается позади нудное однообразие окопной жизни, и за плечами, рядом с вещмешком, кажется, вырастают крылья.
Вперед на запад!
Едва заняв оборонительный рубеж, фашист уже спешит «смазать пятки». И некогда ему рыть траншеи, ставить проволочные заграждения. Всюду грозит дуло русского автомата.
Тяжелыми, беспокойными выдались эти февральские дни для разведчиков. 48-я гвардейская завязала бои на дальних подступах к Харькову. День и ночь не утихала артиллерийская канонада. Немцы отчаянно сопротивлялись. Но часы их были уже сочтены.
16 февраля наши войска освободили Харьков. В девять утра мы вошли в город по Старо-Салтовскому шоссе. Тысячи жителей, стоя на тротуарах, радостно махали руками, встречая своих освободителей. У многих на глазах слезы. Выдался серенький, промозглый день. Но всем казалось, что на дворе солнце, весна.
В городе следы только что отгремевшего боя. На мостовых разбитые снарядами вражеские грузовики, самоходные пушки, трупы гитлеровцев. Неподалеку стоит покалеченная снарядом аптека, и тут же над входом торчит свернутая набок и никому теперь не нужная вывеска на немецком языке: «Apoteke». Кто-то из бойцов успел прошить ее очередью из автомата. На заборах видны обрывки немецких воззваний, старых афиш. Какой-то морщинистый седой человек в старом демисезонном пальто прикрепил над входом, видимо, в свою квартиру древко с красным флагом и, обнажив седую голову, долго и любовно смотрит, как полощется на ветру алый стяг.
После шестичасового отдыха в Харькове — снова в поход. На дворе настоящая весенняя распутица. Снег на мостовых превратился в жидкую кашицу. На ногах не валенки, а пудовые гири. И откуда такая оттепель в феврале?!
Наш ротный командир тяжело болен: у него язва желудка. Сегодня с утра связной подносит ему грелки с горячей водой. Ротный нервничает, проклинает свою язву. Вскоре боли утихли, лейтенант повеселел, даже запел свою любимую песню:
По военной дороге Шел в борьбе и тревоге Боевой восемнадцатый год...