Все главные вопросы уже были решены, и сейчас, когда спало напряжение горячих дебатов, Лорри почувствовал, как он устал.

Особенно угнетал его утренний разговор с Гинсом. Профессор каким-то образом узнал, что Дюк занимается организацией вооруженных рабочих отрядов, и это послужило главной причиной отказа профессора от сотрудничества с забастовочным комитетом. Интеллигенции, заявил он, не по пути с вооруженными мятежниками. Как ни пытался Соримен убедить профессора в том, что рабочие только в самом крайнем случае пойдут на вооруженный конфликт с фашистами, Гинс оставался непреклонным. Комитет общественного спасения, твердил он, избран для борьбы за соблюдение в городе конституционных демократических свобод гуманными, исключающими кровопролитие средствами.

Так они и расстались, впервые в жизни не сказав друг другу «до свидания».

Соримен внимательно всмотрелся в лица присутствующих. Вот его старый приятель Омэй. Нашел-таки в себе силы подняться с постели, прийти сюда, чтобы поддержать товарищей. Больное, землистого цвета лицо Омэя освещалось сейчас широкой улыбкой. По всему было видно, что он рад встрече с друзьями, рад, что за те полгода, что он пролежал в постели после аварии на заводе, товарищи стали еще дружнее и еще решительнее.

Вот Макс Трон: крепкий румянец во всю щеку, белозубая улыбка, мощный разворот плеч. За отряд, который он возглавляет, можно быть спокойным.

Бросалась в глаза кучерявая голова Тони Риверса, который недавно так кстати влез в разговор комиссара Муттона с начальником тюрьмы. Не освободи они тогда Гинса, кто знает, дожил бы он до утра.

Лицо Соримена помрачнело. О чем бы он ни думал, мысли его неизбежно возвращались к утренней ссоре с профессором.

Старик закусил удила, и теперь его не остановишь, хотя он может сам понять и исправить свою ошибку. С ним такое случается.

–  Лорри, - толкнул Соримена Лобби Тэк.

–  А? Что?
– спохватился Лорри.

–  Спишь, что ли?
– участливо спросил Тэк. Он знал, что товарищ, как и он, не спал ночь.

–  Устал - признался Лорри.
– Голова тяжелая, не держится.

–  Пора заканчивать. Уже двенадцать, а в час у нас встреча с Вином и остальными.

–  Пора, - согласился Соримен и встал.

Зал примолк.

–  Я думаю, - обратился Соримен ко всем, - пора нам и отдохнуть. Требования наши утверждены, члены переговорочной комиссии избраны. Посмотрим, что даст нам разговор с предпринимателями. Если они откажутся принять наши условия, забастовка будет продолжена. Так я говорю?

–  Так, - ответил кто-то из зала.

–  Тогда расходимся. Учтите, мы не должны поддаваться ни на какие провокации. Эти, - кивнул Соримен в окно, - только и ждут, когда мы ошибемся. Никаких стычек! Мы члены законных профсоюзов и проводим законную забастовку.

Соримен собрал со стола бумаги, вложил их в небольшую папку.

Полицейские у подъезда настороженно подтянулись, когда участники совещания вышли на улицу.

В зале остались только члены переговорочной комиссии. До встречи с предпринимателями оставалось еще около часа, и Соримен решил съездить домой пообедать.

Профессор Гинс, с трудом добравшись на костылях до столовой, с тяжелым вздохом опустился в кресло.

Марта участливо посмотрела на него и отвела глаза, когда муж поднял голову. В столовой царила тишина, нарушаемая лишь громким тиканьем больших настенных часов.

Полчаса назад профессор имел продолжительную беседу с Ют Буром и Бон Гаром - членами Комитета общественного спасения. Гинс ни словом не обмолвился о своем утреннем разговоре с Сорименом. В глубине души профессор понимал, что от избранной им позиции по отношению к забастовочному комитету попахивает двурушничеством. Но по-другому поступить он не мог. Профессор знал, почему именно, но если бы у него спросила Марта, он даже ей не сказал бы откровенно.

Гинс по-настоящему испугался вооруженных рабочих отрядов, о которых в разговоре с ним по телефону проговорился Дафин.

Участие в такого рода делах выходило за рамки конституционных свобод. А это означало, в случае разоблачения, арест, тюрьму и полную его компрометацию, как ученого. Быть заодно с вооруженными рабочими… Другое дело мирная манифестация, организованная и проведенная в пределах демократических свобод. Здесь Гинс не рисковал ничем, потому что в его действиях не было ничего противозаконного. Более всего профессора угнетала мысль о том, что Соримен прекрасно понял подоплеку его позиции. Было бы наивно надеяться, что Лорри может что-то в нем не понять. И все-таки у Гинса хватило мужества сказать себе правду и посоветовать Буру и Гару вынести на обсуждение Комитета призыв забастовщиков к объединению с учетом того, что он, Гинс, за такое объединение.

Марта разлила суп, подвинула к мужу хлебницу.

–  Что-то ты совсем расклеился, Тони, - заглянула она ему в лицо.
– Оттого и нога твоя так плохо заживает.

–  Ничего, дорогая. Скоро буду бегать.

Серое усталое лицо Гинса осветилось слабой улыбкой, но взгляд его упорно избегал глаз жены. Профессору казалось, что и Марта разгадала его трусость.

В нем зрело решение, которое, как он полагал, должно полностью реабилитировать его в глазах Соримена. Он рассчитывал нанести удар по правым с неожиданной для них стороны и тем самым внести свою лепту в общую борьбу.