— Не смей ко мне прикасаться!

Я недоуменно повернулась к Тому.

— Кажется, я ей не понравилась.

Меня утешало лишь то, что мы пробудем здесь совсем недолго. Парк казался унылым, гнетущим и мрачным. Тишину нарушал единственный звук — капанье росы с деревьев на густую мокрую траву. И вряд ли старухе нравились посетители. Я надеялась ощутить дыхание прошлого, находясь рядом с женщиной, бывшей замужем за Томми О'Мара, когда он погиб на «Тетисе» в 1939 году, но представить Нэнси молодой оказалось невозможным.

— Бабуле никто особенно не нравился. Единственным человеком, которого она по-настоящему любила и о ком заботилась, был мой отец, — сказал Том. Он взглянул на часы. — Скоро поедем. Я, конечно, не против платить по счетам, но эти посещения просто достают меня. Я приезжаю только раз в месяц, чтобы медсестры не забывали про свои обязанности. Просто не хочу, чтобы они думали, что о ней можно не заботиться как следует.

В течение пятнадцати минут я неуклюже пыталась разговорить Нэнси. Я восхищалась ее пальто, спрашивала, кто укладывает ей волосы, упоминала о погоде, интересовалась питанием. Было трудно разобраться, то ли ей просто наплевать на то, о чем я говорю, то ли она действительно не понимает, о чем идет речь.

— Ты зря теряешь время, — сказал, наконец, Том. — Иногда к ней возвращается рассудок, когда говоришь о прошлом, например о войне или о магазинах на Смитдаун-роуд.

— Ни о том, ни о другом я говорить не могу. — Оставался, конечно, «Тетис», но в данных обстоятельствах вряд ли стоило говорить об этом.

— Ладно, поехали. — Том сжал плечо Нэнси. — Пока, бабушка. Увидимся через месяц.

Мы шли через лужайку, когда хриплый голос окликнул:

— Эй, ты! — Мы повернулись и увидели, что она нам машет.

Том подтолкнул меня.

— Это она тебя зовет.

— Ты уверен? С чего бы это я ей понадобилась?

Я неохотно вернулась назад и страшно перепугалась, когда вытянувшаяся рука больно схватила меня и тянула вниз, пока наши лица почти не соприкоснулись. Я почувствовала зловонное дыхание.

— Знаю, что ты замышляешь, Фло Клэнси, — сказала она таким голосом, что у меня по спине побежали мурашки. — Но ничего у тебя не выйдет. Марта отдала его мне — все по справедливости. Он мой. Ты его не вернешь, никогда. Я тебе уже говорила: прежде я убью его.

— Она сама рубит могилу, на которой сидит, — сказала Бел.

— Сук, — поправила Чармиан. — Она рубит сук, на котором сидит, или она сама себе могилу роет. Ты перепутала все поговорки.

— Ладно, будет тебе, — громко фыркнула Бел. — Она прекрасно понимает, что я имею в виду.

— Может, хватит говорить обо мне в третьем лице? — мягко сказала я. — Кроме того, это не ваше дело, с кем я встречаюсь. Я могу рубить могилу, на которой сижу, если мне этого хочется.

— Сук, — сказала Чармиан.

— Сук, могилу — какая разница. — Я беззаботно махнула рукой. Я понимала, что регулярные визиты Тома О'Мара в квартиру на подвальном этаже не останутся незамеченными. Когда я высаживалась из его машины после нашего возвращения из Саутпорта, Бел из окна Чармиан засвидетельствовала мою неосмотрительность.

— Фиона говорила, что он здесь постоянный гость, но я ей не верила. — Бел не пыталась скрывать своего неодобрения. — Ох уж эта современная молодежь, — сказала она с отвращением. — Занимаются сексом совершенно без разбора, прямо как кролики. Я за свою жизнь спала всего с тремя мужчинами, и все они прежде становились моими мужьями.

— Да, Бел, но время сейчас другое, — напомнила ей Чармиан. Наливая в бокалы шерри, она подмигнула мне, но тоже как-то беспокойно. — Милли, надеюсь, ты не будешь против, если я тебе скажу, что у этого Тома О'Мара ужасная репутация. Я имею в виду не только женщин, но и другие вещи — наркотики, например. Я бы и близко не подошла к его клубу. Я страшно обеспокоилась, когда наш Джей пригласил его на свой день рождения, на двадцать один год. Я думаю, Фло не знала про все, в чем он замешан.

С течением вечера, по мере того, как я напивалась, мое раздражение к этой парочке улетучивалось. К тому времени, когда мы прикончили бутылку шерри и начали вторую, теперь уже последнюю, мне было наплевать, кто что обо мне думает. Я лежала на коврике перед камином, уставившись на лица подруг, и чувствовала себя необычайно счастливой и совершенно беззаботной.

— Он, конечно, негодяй, — согласилась я, — мерзавец, никчемный подлец. И все-таки он классный.

— А что же бедный Джеймс, что с ним? — спросила Бел.

Я силилась вспомнить, но не смогла. Прежде чем я смогла что-то сказать, в дверь постучали.

— О, это, наверное, он и пожаловал. — Я пошла неровной походкой к двери и в течение нескольких секунд не могла узнать ни одну из двух стоявших на пороге маленьких женщин, у которых явно случилась какая-то беда.

— Ты говорила, к тебе можно прийти, — произнес знакомый голос.