Я ощутил, что на этот раз надо вякнуть мне, иначе уже неприлично, и хотя рот еще забит куриным мясом – я вообще-то ем, как галактическая туманность поглощает туманность поменьше, – я все же промямлил:

– Почему именно они?

Конон тут же откликнулся так живо, что я понял, мой вопрос был необходим. А если бы не отреагировал, то… не знаю, наверное, был бы подозрительным элементом.

– Удивлен? Да потому, что только они решались протестовать против государственной системы. Каждый, правда, по-своему. Писатели выступали с трибуны и попадали в лагеря, преступники преступали молча… воровали, создавали подпольные фабрики, артели, браконьерничали, наконец, нарушая госмонополию. Это тебе сейчас чудно, а тогда на писателей смотрели как на потенциальных преступников. Даже на самых благонадежных из писателей так смотрели! Мол, сейчас он вроде бы свой, а завтра… Так и бывало, когда, казалось бы, обласканные верхушкой партии писатели вдруг взбрыкивали и начинали воевать против… Я не писатель, нет. Просто, когда я создал свою фирму, то половина из тех, с кем сотрудничал, были созданы писателями.

– А вторая половина? – спросил я и устыдился очевидности ответа.

Он усмехнулся, сказал:

– А знаешь, почему писатели оказались готовы? Потому что и при советской власти жили по законам рынка. Ведь не на зарплате, как весь народ, от министров до уборщиц. Пишет писатель роман полгода-год, ничего не получает, да еще и мысль страшная: продам или не продам рукопись? А потом, когда закончит, ходит по издательствам и предлагает свой товар!.. Отдает тому, кто заплатит больше. Понял? А потом получает денег хоть и кучу, но зато страшненькая для советского человека свобода: хошь – пропей сразу, хошь – распредели траты до конца следующей книги… Никто не указывает, не ограничивает, не заставляет. Словом, когда началась перестройка, нормальный человек, который привык получать гарантированную зарплату два раза в месяц, ни за что не решался сам открыть фирму или вообще начать свое дело. Я ж говорю, инициатива за несколько поколений была уничтожена на корню. Люди уже рождались винтиками гигантской госмашины. А вот писателям даже не пришлось перестраиваться.

Я кивнул.

– Как и преступникам. Да нет, у меня нет этого предубеждения к преступникам… если они, конечно, не чикатилы всякие. Я тоже преступник: дорогу перехожу в неположенном месте. Да и не все налоги, если честно…

Он засмеялся.

– Заплати налоги и спи спокойно… под могильной плитой! Правда, есть вариант оптимистичнее: заплати налоги и спи спокойно: на вокзале, в парке на лавочке, в подвале, на чердаках. Но мы не платим… или платим в меру и потому сами можем помогать обществу, направляя финансовые потоки в ту или другую сторону.

Нюрка наконец принесла десерт, дальше ели молча, но я чувствовал, что некая ниточка с Кононом стала крепче. Ему почему-то важно, чтобы я не просто подчинялся и выполнял, ведь жалованье высокое, я выполнять буду, но чтоб это не шло вразрез с моими моральными установками. Похоже, что он верит в наличие у меня каких-то установок.

Сергей перехватил мой взгляд, чуть-чуть кивнул ободряюще. Меня впустили, сказал он молча, еще на шажок в их мир.

Я запивал абрикосовым соком, натуральным, с мякотью, дома не позволяю себе такую дорогую роскошь, лучше сэкономить и подкупить оперативной памяти или поставить добавочный хард, поглядывал то на Конона, то на Сергея, стараясь избегать холодного взгляда Козаровского.

Как-то надо подступиться к некой щекотливой теме. Я, как адепт новой веры, инстинктивно стараюсь приобщить к ней всех, с кем сталкиваюсь. А здесь ну уж очень благоприятная почва…

Здесь, в этой… фирме, скажем так, я лишний раз убедился, что каждый скрывает свое отношение к играм. Разве что Козаровский не скрывает. Всем остальным играть нравится. Хочется. Почти каждый либо видел, как играют, либо читал, либо слышал, а то и сам у кого-нибудь из продвинутых друзей погонял мышкой или джойстиком машинку или дядю с гранатометом.

Однако здесь, как и вообще в обществе, отношение к играющим, как к умалишенным или недоразвитым. Хуже того, как к недоразвитым, которых застали в момент дефекации на оживленном перекрестке.

После обеда Козаровский ревниво остался с Кононом, Сергей ушел в караулку, а я отправился осматривать и тестировать все, что относится к электронике или в этом доме считается электроникой. Похоже, что этот Валёк просто-напросто заказал в какой-то фирме систему наблюдения «под ключ», ее привезли, установили, получили деньги, откозыряли и отбыли, очень довольные заработком.

Все верно, когда заказывают очень занятые люди, которые больше к этой системе не прикоснутся. Но когда есть специально выделенный для электроники человек, то все же компоненты лучше подбирать самому. И дешевле, и мощнее. Эти ребята, которые прибыли из фирмы, честно и добросовестно смонтировали типовуху. Хорошую, добротную и надежную типовуху. А камеры обзора установили в тех местах, где было удобно установить, чтобы не рвать штаны о колючки на клумбе, не измазаться птичьим дерьмом на крыше.

Я изложил все, что заметил, но старался не критиковать неведомого Валька, все-таки корпоративность существует. Конон выслушал внимательно. Его запавшие глаза всматривались в меня некоторое время, словно слова уже не интересовали, все ясно, а интересно только, как лежат мои извилины под черепной коробкой.

– Переделывай, как хочешь, – распорядился он. – Нет, никаких нападений не жду. Просто дача богатая, а ворья теперь много. Даже такого, что на трех мерсах и с автоматами… Потом покажешь, как и что работает.