Сейчас анекдоты в цене те, от которых поколение тому содрогнулись бы и отпрянули самые развратные, извращенные, сдвинутые. Дальше в эту сторону продлевать уж некуда, действительно задействовано все. Сейчас вплотную дошли до той черты, что уже и не черта, а стена, и можно только в обратную сторону.

Через три дня радостно взволнованная консьержка – как же, такое событие в нашем доме! – сообщила, что возле подъезда застрелили жильца с нашего этажа. Бабахнули из проезжавшей машины, из окна бросили листок, там всего две буквы…

– СК? – спросил я.

– Точно! – обрадовалась она. – А что это за буквы?.. Сколько уже видела…

– Смерть коллаборационистам, – объяснил я. Добавил на всякий случай: – По телевизору такое уже показывали! Они всем предателям такое оставляют. Или на стенах пишут.

– Ой, а я видела, но думала, что это – Спортивный Клуб!

С языка едва не сорвалось, что уже догадываюсь, какого именно жильца застрелили. Собственно, колабов в нашем доме, как и в других, хватает, но Пригаршин сотрудничает с врагами демонстративно, вызывающе. Он, так сказать, самый первый, самый видный предатель нашего микрорайона, самый заметный.

И тоже, подумал я, застрелил его кто-нибудь, живущий на другом конце города. Чтоб не пало подозрение на соседей.

Приходил участковый, снимал показания. Увы, мы могли сказать очень мало. Да, похоже, участковый вовсе не рвался выяснить, кто же в самом деле застрелил человека, который жалуется врагу на свою страну. Собаке собачья смерть, читалось в его глазах, однако добросовестно опросил всех, записал имена и фамилии, покивал, сказал озабоченно, что терактов меньше не становится, на смену одним арестованным боевикам из РНЕ приходят другие. Юсовцы почти не решаются выходить за территорию посольства, а если едут куда, то под охраной бронетранспортера… Заодно боевики стреляют и в англичан, французов, считая их всех одной нацией натовцев.

«Форд» уже наметился вылезти на тротуар, но здесь проезжая часть улицы в четыре полосы, я оставил его у бровки. К троллейбусной остановке подкатил расцвеченный рекламами вагон. Народ ломанулся к дверям, с транспортом теперь снова плохо, старые да немощные остались ждать следующего, и среди них я заметил издали женскую фигурку в светлом джинсовом костюме.

Она вышла мне навстречу, я сказал виновато:

– Извини…

– За что? – засмеялась она. – Или следуешь правилу: если женщина не права, то перед нею надо срочно извиниться?.. Просто не хотелось сидеть дома, вот и вышла на десять минут раньше.

– Ты не опоздала, а даже пришла раньше? – изумился я. – Женщина мечты любого мужчины!

Она погрозила пальцем.

– Рискуешь! Если найдешь женщину своей мечты – с остальными мечтами придется распрощаться.

– Согласен, – ответил я серьезно.

Ее губы показались мне до странности нежными и чувственными без всякой эротики. Я подержал ее лицо в обеих ладонях, глядя в чистые и лучистые глаза, но прохожие начали оглядываться с недоумением, что за странный жест? Вот если бы держал чуть ниже моего пояса, а брюки мои были расстегнуты, тогда бы понятно…

Улица приняла нас и медленно понесла в своих ладонях, тихо и плавно покачивая, так что огромные дома приподнимались и опускались, как морские волны. Впереди бульвар расцвечен огромными, как парашюты, зонтиками над вынесенными из помещения столиками летнего кафе. Прохожие на ходу покупали мороженое или соки, двигали дальше, только пары совсем разомлевших от жары сидели за столами и церемонно вкушали мороженое из серебристых запотевших вазочек.

Нас опередила толпа горластых кавказцев, хотя на самом деле эти смуглокожие могут быть кем угодно, теперь Москва стала гигантской помойкой общечеловеческих ценностей. Трое взрослых, с ними не меньше дюжины визжащей и орущей детворы.

Им купили сладости в пакетах, воздушную кукурузу, чупа-чупсы, еще какую-то хрень в ярких упаковках. Сразу во все стороны полетели бумажки, обертки. Один из кавказцев смачно отхаркался прямо на пол.

Мы с мороженым ютились за крайним столиком, я поморщился, сказал раздраженно:

– Знаешь, когда такое вижу, понимаю тех, кто призывает к чисткам.

– Этническим? – спросила она.

– Ну да, – подтвердил я с брезгливостью. – И начал бы все-таки с этих цыган… Пусть как угодно обзывают, но жить станет чище.

За соседним столом двое лохматых парней интеллигентно балдели или оттягивались, хрен разберет этих гомосеков. Один трудился над мороженым, другой тянул через соломину окрашенное пойло под названием «Солнечный». Тот, что с мороженым, бросил в нашу сторону оценивающий взгляд, а который с соломинкой сказал громко, победно, просто ликующе:

– Если вы позволите начать чистку с цыган, потом настанет очередь евреев, армян, а в конце концов придут и за вами!

Он победно смотрел на меня, но я холодно улыбнулся и повернулся к Тане: