Отрывки из произведений античных философов помещались в сборники изречений. Один из них, под названием «Пчела», был очень популярен на протя­жении почти всего средневековья и активно перепи­сывался, переходя таким образом из рук в руки. Но и в нем отчетливо заметен строгий отбор: не картина мира мыслителей древности, а практические советы и нравственные рекомендации составляют его содер­жание.

Поэмы Гомера и античные трагедии не переводи­лись; только в XV—XVII вв. появился цикл романов о

взятии Трои «Троянские сказания», но они имели очень мало общего с «Илиадой» Гомера.

Итак, переводы античной литературы не были сде­ланы ни в эпоху принятия христианства, ни позднее. Во многом, вероятно, это объясняется и отсутствием светской системы образования, и позицией русской церкви, осуждавшей увлечение чуждой, нехристиан­ской культурой. Неправильно было бы сказать, что в Древней Руси не поощрялась образованность. Напро­тив, многие древнерусские поучения содержат похва­лы книгам и учености, но учености прежде всего хрис­тианской по духу.

Лишь немногие интеллектуалы, особенно в домон-гольский период, постигли «эллинскую премудрость». Одним из них был митрополит Климент Смолятич (XII в.), которого современники превозносили за уче­ность, ибо он читал Гомера, Платона и Аристотеля. Однако духовенство с недоверием относилось к «из­лишней» учености Климента Смолятича, а позднее об­винило его в «кривоверии» и обрекло на забвение все его религиозно-философские труды.

К какому же результату привело то, что антич­ность была усвоена из вторых рук? Прежде всего это поставило большие препятствия на пути новых идей, появившихся в XIV—XV вв. Древняя Русь так и не пе­режила эпохи Возрождения, в частности и потому, что знания об античной культуре были слишком скудны (конечно, это была не единственная причина).

Мы... выдержали, натиск монголов, и какое у нас могло бы быть Возрождение, если бы наша интелли­генция московского периода так же знала греческий, как Запад — латинский, если бы наши московские и киевские предки читали хотя бы то, что христиан­ство не успело спрятать и уничтожить…

Г. Шпет, российский философ, «Очерк развития русской философии», 1922

Следующий после X—XII вв. период сильного влияния Византии на древнерусскую культуру наступил в XIV—XV вв. В результате избавления от монго-ло-татарского владычества усиливается интерес к древней (домонгольской) культуре и к культуре Ви­зантии. Через южнославянские страны, в первую оче­редь через Болгарию, на Русь хлынул поток литерату­ры. Однако обращение к Византии не привнесло в рус­скую культуру принципиально новых по сравнению со средневековыми идей и ценностей.

Господствовавший в то время в византийском бо­гословии исихазм, как вы помните, выражал чисто средневековое отношение к миру.

Исихасты ставили в центр своего внимания лич­ность, ее сложный внутренний мир, но личность сред­невекового типа, нацеленную в своих помыслах не на земное, а на небесное.

Таким образом, в ту самую эпоху, когда Европа расставалась со средневековой системой ценностей и утверждала идеалы гуманизма и рационализма, Рос­сия получила от Византии идеи, которые возрождали мистико-аскетическое направление. Под влиянием исихазма в русской церкви появилось движение не­стяжателей во главе с Нилом Сорским, который про­поведовал «оставление мира».

Византия передала Древней Руси огромное куль­турное богатство, потенциал которого не был израсхо­дован полностью в эпоху средневековья. К нему обра­щались в XIX в. выдающиеся философы и писатели: Вл. Соловьев, К. Леонтьев, Ф. Достоевский, Л. Тол­стой. Но византийская культура, как, впрочем, и лю­бая другая, имела свою специфическую направлен­ность, свою систему ценностей, которая, особенно к XVII в., все сильнее стала расходиться с новыми тен­денциями в русской культуре.

Мирской идеал в древнерусской культуре

Система ценностей в культуре Древней Руси скла­дывалась под влиянием христианства, но, как и в дру­гих христианских цивилизациях, не была однородной

294

и неподвижной. Образ святого-отшельника или мона­ха, удалившегося от суетной земной жизни и посвя­тившего себя только молитвам, имел, конечно, огром­ное влияние на сознание древнерусского человека. Од­нако такой мистико-аскетический идеал не был единственным.

Мирское начало пронизывало фольклор, светское направление развивалось и в древнерусской пись­менности, хотя и слабее, чем в Западной Европе. Один из первых древнерусских писателей — князь Вла­димир Мономах — в своем знаменитом «Поучении» стремился найти некое равновесие между христи­анской системой ценностей и мирской деятельнос­тью. Мономах создал идеальный образ князя-хрис­тианина — гуманного по отношению к «убогим», не позволяющего «сильным погубити человека», отвер­гающего грубое насилие, радеющего об интересах своей страны. Не пост и выполнение обрядов, а доб­рые дела и искренняя молитва — показатели истин­ной веры.

Конечно, мыслителей, подобных Владимиру Моно­маху, было немного, и церковь, как правило, не одоб­ряла излишнюю приверженность к земному. Однако нельзя сказать, что церковь полностью отвергала цен­ность мирской деятельности. Не случайно многие рус­ские политические деятели (князья Борис и Глеб, Александр Невский и многие другие) были удостоены сана святых. И не только за христианские доброде­тели, но и за то, что ставили государственные инте­ресы выше личных или совершали военные подвиги. В XVI в. были признаны святыми и муромский князь Петр со своей женой Февронией, которые (согласно их житию) вели вполне мирской образ жизни и лишь пе­ред смертью приняли монашество. Они стали героями прекрасной поэтической повести о вечной любви, на­поминающей и по сюжету, и по звучанию роман о Три­стане и Изольде.