На уровне второго этажа просторный балкон, чуть ли не вокруг дома, решетка покороблена, в одном месте сорвана и висит на одном-единственном железном штыре, внизу вместе двери пролом, все вынесло вместе с косяком, на стенах черные следы копоти, ямки от попадания пуль из крупнокалиберного пулемета, а вот и следы от разрывов гранат…

Сердце сжалось, там из темноты торчат ступни, а на стене брызги крови. Громов сказал мрачно:

– Если не переносите крови, лучше сразу в вертолет.

– Я могу переносить, – ответил я, – могу не переносить… но президент должен переносить все!

С юга шла колонна тяжелых приземистых танков, башни огромные, чуть ли не с корпус размером, с непомерными длинными стволами. Все почти до башен забрызганы жидкой грязью, но двигаются бодро, быстро.

Громов сказал с некоторой гордостью:

– Танки грязи не боятся… Эти вот могут даже по болоту со скоростью девяносто километров в час!

Я спросил тупо:

– Так почему бы не пройти весь анклав вот так с ходу? Чтобы все закончилось побыстрее?

– Надо не пройти, а остаться, – ответил он невесело. – Чтобы ООН некому было присылать гуманитарную помощь, а с Востока деньги, оружие и наркотики.

Густой черный дым стелился по синему небу, словно горел склад с автомобильными шинами. Я проследил взглядом за чудовищными жгутами из дыма, прикинул, как это смотрится из космоса, озлился, что все время примериваюсь к тому, как на это смотрят и как посмотрят дяди за океаном, и в то же время надо прикидывать, что отвечу сейчас, а что скажу позже.

Я обошел вертолет с другой стороны, охнул. Отсюда виднее не только что наделали танки, но видна и работа пулеметов. Вот там я в тот раз вышел из машины, меня окружила толпа кобызов… это их тела сейчас лежат в красных пятнах, под некоторыми натекли громадные лужи крови, у иных тяжелые разрывные пули буквально поотрывали у кого руки, у кого ноги.

Уничтожены все, не слышно даже детского плача. Хотя, возможно, в каком-то из уцелевших домов сейчас в зыбке плачет голодный ребенок…

– Пойдемте, – сказал я резко и повернулся к вертолету. – Здесь я уже… увидел.

Вертолет набрал высоту, снова внизу побежала серо-зеленая земля, по дорогам двигались машины, танки. Второе село показалось сравнительно неповрежденным, солнечный свет заливал домики светло и безмятежно, но тем страшнее абсолютно черное небо, тяжелое и давящее, там, на самом горизонте, что-то горит ужасное, в черноте лишь изредка вспыхивает краснота, словно собирается гроза, но грозы быть не может, это что-то другое. Какие силы природы мы вызвали, спровоцировали?..

Мне показалось, что вдали, закрывая горизонт, вырастают горы из грязно-серого шлака, не сразу дошло, что это на огромном расстоянии дым, потому и кажется почти застывшим, но на самом деле поднимается от земли с огромной скоростью.

Дрожь прошла по телу, я смотрел остановившимися глазами, что может гореть так, нет в Рязанской земле ничего такого, что выплеснуло в небо столько пепла, будто взорвался вулкан и сейчас заливает огненной лавой окрестности…

Вертолет шел на большой скорости, я в самом деле вскоре увидел внизу сперва огненные ручейки, а затем и огненное озеро.

– Это не мы, – сказал Громов угрюмо, – это они сами подожгли…

– Нефть?

– Подземное бензохранилище.

– Сколько там?

– Узнаем, когда все выгорит.

Я ощутил страх, что все может застопориться, остановиться, а то и вовсе сорваться:

– Не останавливаться, – произнес я хриплым голосом. – Бросить больше танков, техники. Все должно быть завершено как можно скорее! Об исполнении – доложить.

Сигуранцев произнес:

– Полчаса назад и я отправил туда дополнительный контингент. По правде говоря, у меня было нехорошее предчувствие, так что держал две штурмовые группы наготове. Нет, новых сведений у меня не было, просто интуиция… Исламские фанатики умеют драться красиво, лихо, умело. К счастью, мы сумели под покровом ночи уничтожить девяносто процентов всех кобызов, но теперь будем отдавать пятерых своих хорошо обученных бойцов за одного кобыза. Или десятерых из портяночников Громова.

Громов проворчал:

– Посмотрим, что они смогут со своими снайперскими винтовками против танков. В селах со смешанным населением кобызов сейчас арестовывают и вывозят в особые лагеря. По крайней мере, все так думают, что в лагеря. А в чисто кобызских селах нейтральных нет. Мы не допустим ошибки Чечни, когда нам стреляют в спину и тут же скрываются в толпе «мирных» граждан. И уже не найти, а он, сволочь, через час застрелит другого нашего парня. И снова в толпу, а когда его обыскивают, у него никакого пистолета, паспорт и прописка в порядке, тоже мирный гражданин, а подозрения – не доказательства.

– Да, – согласился Сигуранцев, он бросил на меня быстрый взгляд, – здесь мы себе работу сильно упростили.

Громов тоже посмотрел на меня, сказал с глубоким сочувствием:

– Но почему правильные решения всегда самые тяжелые?

Вернулись мы в тот же день, ближе к концу рабочего дня. На обратном пути посетили одну из отдыхающих частей, что раньше участвовала в маневрах, оператор заснял, как я беседую с солдатами, даже пробую солдатскую кашу из котла, после чего незамедлительно вернулись в Москву.