Шрифт:
Горячая кровь била в череп, в глазах потемнело, я спросил сдавленным голосом:
– А если… если больше десяти минут?
Ему показалось, что я сдался, торгуюсь, заговорил уже совсем уверенно, по-барски, ведь передо мной – генеральный директор, председатель совета директоров, а то и Председатель Совета Директоров:
– Тогда придется подождать более удобное время… Нет-нет, не волнуйтесь, все сделаем сегодня! Только подождать придется час-другой, от силы – три, пока передвинем, утрясем, сместим, перепланируем заново…
Я молчал, гнев перехватил глотку так цепко, что я боялся услышать только хрип, как от собаки, что вцепилась в кость. Карашахин стоял справа от Асланхана, а слева человек в сером костюме, типичный бухгалтер, с очень неприметной внешностью, но я привык наблюдать за лицами студентов и взвешивать их возможности, так и этот показался мне совсем не таким серым, как старался выглядеть.
– Ваш… – проговорил я наконец, – помощник?
– Да, – ответил Асланхан с некоторым удивлением. – Сидорюк Тарас Мазепович, моя правая рука. Первый заместитель…
– Уже не заместитель, – произнес я. – Уже – генеральный директор! По крайней мере – исполняющий обязанности. Крамар!.. Этого взять и… расстрелять. Да здесь же, в коридоре.
Павлов на миг задержал дыхание, в коридоре стало тихо, как в склепе. Тут же мелькнули серые тени, Асланхану завернули руки за спину, приподняли и унесли. Я услыхал крик, что оборвался внезапно.
Новый и. о. генерального смотрел на меня вытаращенными глазами, но поговорка насчет того, что где пройдет хохол, там двум евреям делать нечего, оправдалась, этот хохол заговорил быстро-быстро:
– Антонец, быстро в первую студию, готовить к выступлению президента!.. Васильев, займись изменениями в расписании!… Господин президент, прошу вас в первую студию, через пять минут все будет готово… да что там через пять, как только войдете, так и все будет… Вот так просто с порога можете начинать говорить!
Я кивнул, гнев все еще застилал глаза красной пеленой, но еще не успел перейти в холодную ослепляющую ярость, когда человек не краснеет, а бледнеет.
– Хорошо. Пойдемте.
Глава 2
Круглое помещение студии, я его сразу узнаю, вот за этот стол садится дикторша, хорошенькая такая и очень бойкая, со щебечущим, но четким голосом, сюда обычно сажают гостей студии, которым задают вопросы…
На стол нацелены четыре огромные телекамеры на раскоряченных ножках, следом за мной в телестудию забежали ребята и ухватились за рукояти этих телемонстров на колесах.
Мне никто не указывал, куда сесть, растерялись так, что многих просто дрожь бьет, я сам прошел к столу и сел на то место, где садятся гости. По глазам Сидорюка и его ассистентов понял, что надо бы прямо в кресло диктора, но он принял мое движение как непререкаемый волевой поступок, щелкнул пальцами, из-за его спины моментально появились та самая хорошенькая дикторша, а также толстый и с длинными волосами мужик в хорошо сшитом костюме, с галстуком в клеточку.
Они сели на головные места, дикторша посмотрела на Сидорюка, тот обратился ко мне:
– Господин президент, скажете, когда готовы?
– Уже готов, – сказал я нетерпеливо.
– Тогда, – сказал он, – даю отсчет… Хорошо? Антонец, пять… четыре… три… два… один… эфир!
Ничего вроде бы не случилось, но дикторша просветлела, заулыбалась и прощебетала милым деловым голоском:
– У нас сенсация: господин президент России только что зашел в телестудию и собирается выступить с обращением к населению России!..
Она обернулась ко мне, лицо радостное, даже счастливое, так нужно, но я отчетливо вижу испуг в ее крупных очень фотогеничных глазах с огромной площадью сетчатки, что особенно красиво.
– Здравствуйте, – сказал я, глядя в объектив телекамеры, что подъехала ближе других. – Да, поступок несколько неожиданный, даже для меня, признаюсь… Потому я буду говорить не по бумажке, не по заранее написанному тексту, его, увы, нет, так что будьте снисходительны к формулировкам. Однако, надеюсь, вы хорошо поймете суть.
Краем глаза видел, как в проеме раскрытой двери появлялись и пропадали люди, это моя служба безопасности не дает останавливаться и глазеть на происходящее.
– Вчера моя внучка, – продолжил я, – проливая горькие слезы, пожаловалась мне, что из всех щеночков, что родила ее любимая собачка, оставили только двух, а остальных утопили… Такое не следует показывать ребенку, да и взрослым не стоит, неприятное зрелище, однако теперь вот мы начинаем признавать простую истину, которую все еще стыдливо гонит от себя остальное человечество. Истина в том, что не только собаки… разные. Но и люди. Только у людей ценим не силу и здоровье, а… назовем это смышленостью. Нет, силу, здоровье и крепкий костяк ценим тоже, но не в первую очередь. Потому отбраковывать нельзя во младенчестве, разве что явных уродов и с грубыми генетическими патологиями, но кто чего стоит, узнаем намного позже. К тому же и самым тупым находим применение в производстве на простейших работах. Но!..