Пространство перед зданием было забито людьми и машинами. В небольшом сквере, в центре площади, сидели кучки художников и торговцев сувенирами, в одном из углов устроился музыкант-барабанщик, который мастерски лупил по бочкам и кастрюлям, а в противоположном углу выкрикивали какие-то лозунги люди в атласных косоворотках и с плакатами в руках. На плакатах было начертано по-русски: «Долой русофобию! Русскому языку в Украине — равные права!» За действиями манифестантов присматривали казачьи разъезды, рядом с которыми стремились сфотографироваться многочисленные туристы.

Припарковаться было просто нереально, но поток машин двигался так медленно, что Фил успевал рассмотреть всё вокруг достаточно подробно.

Миновав площадь, они очутились в череде темных улиц, где днём кипела деловая жизнь, но вечером об этом напоминали только горы мусора. На углу, в тусклом свете неяркого фонаря застыли несколько женских фигур в вызывающе открытых нарядах и недвусмысленных позах.

— Ну, просто как на Вест-сайде, — помахал проституткам ручкой Филимон.

— Точно, — подтвердил Алекс, — и тоже, в основном, мужики в баб переделанные. Транссексуалы, мать их так!

Через несколько минут они уже ехали ещё по одному из многочисленных мостов и вскоре оказались на противоположном берегу реки.

— По-киевски — это Подол, по-нашему — Брайтон, — буркнул Алекс и замедлил ход машины, давая возможность Филу всмотреться в живописную картину.

По широкой, хорошо освещенной набережной двигались толпы людей.

Пожилые дородные матроны в чёрных кофтах с золотыми львами и павлинами шествовали рядом с важными супругами, белые полосатые рубашки которых трещали по швам на животе. Пары помоложе отличались также достаточной упитанностью, но больше привлекали внимание количеством золотых цепей на шеях и руках кавалеров и бриллиантовыми россыпями в ушах ярко напомаженных дам. Самое молодое поколение держалось особняком от старших, шумно и много переговариваясь между собой на почти непонятном для окружающих украинском языке, из английского предпочитая использовать исключительно глагол "fuck". Совсем юные принцы и принцессы носились вокруг старших на низколетящих антигравитационных досках, выписывая немыслимые пируэты в толпе и наводя ужас на глубоких стариков и старух, устроившихся на деревянных скамьях вдоль набережной. Ветераны методично прочёсывали языками каждую заметную фигуру и особенно оживлялись, когда появлялись особо благополучные пары — их можно было сразу узнать по песцовым шубам на плечах у женщин и по презрительному выражению лиц у мужчин.

Плечом к плечу выстроились сияющие яркими огнями рестораны, из которых распространялись в пространстве немыслимо вкусные ароматы. Официанты не стеснялись в борьбе за клиента и чуть ли не за руку затягивали жаждущих вкусить чудеса кулинарии в оазис обжорства. Новые Гаргантюа поднимали большие рюмки холодной водки и бокалы с пивом, уминали креветки в чесночном соусе и жареных кальмаров, вкушали улиток запечённых в сыре и поглощали дюжины свежайших устриц, разложенных на горках льда. Любители восточной кухни заказывали суши и сашими, которые немедленно подавались к столу в огромных кораблях- подносах, где красовались рыбно-рисовые композиции, густо посыпанные янтарными россыпями лососёвой икры. Каждые пять минут шустрые мальчики меняли тарелки посетителей и водружали на столы следующие порции кулинарных шедевров. Форель и лососина, утонувшие в белом соусе, завершившие юную жизнь на вертеле куры и перепела, филе- миньоны в грибном омуте, жертвенные бараны, отдавшие свои ноги и рёбра на ублажение гурманам, — все это гастрономическое великолепие планомерно перекочевывало в необъятные желудки несчастных беженцев. Щекочущий аромат чёрного кофе и коньяка выдавал столы, где скромная трапеза подходила к финалу. Мощные оркестры пытались перекричать звон бокалов и речи тостующих, но удавалось это сделать только врезав натуральный гопак или фрейлакс.

Волны Днепра вальяжно накатывались на ступени набережной, аккомпанируя атмосфере всеобщего тотального удовлетворения.

Алекс свернул в один из переулков, и они подрулили к парадному входу старинного пятиэтажного дома. На стене дома висела большая мемориальная доска в виде крышки от рояля. Медный нос-картошка выпирал из литого барельефа и упирался в несколько нотных знаков, вычеканенных рядом. Под нотными знаками Филимон разобрал строчку стихотворения: «Куда уехал…», — попытался прочитать он текст песни выдающегося покойника, но Алекс упредил его:

— Гений местного разлива. Прожил сто лет, написал одну удачную песню, но в конце жизни сошёл с ума и стал утверждать, что ноты этой песни украл со стола у Моцарта, с которым лично встречался. Многочисленные дети поспешили сдать его в больницу, но он, им в отместку, успел завести роман с медсестрой, заделать ей ребёнка за три дня до смерти и переписать завещание в её пользу. Теперь она продала его квартиру одному из потомков Гершвина. Мы с ним иногда слушаем музыку пращура под рюмку горилки.

Они поднялись в квартиру на втором этаже и по-быстрому поужинали. Для поправления здоровья выпили по стаканчику «Саперави», закусили душистым чёрным хлебом с брынзой и огромными чёрными маслинами.

Алекс постелил Филимону в большой комнате, а сам отправился в спальню. Рассовав сумки по углам, Фил принял душ и мечтательно потянулся к белоснежной подушке. Его взгляд поймал в углу комнаты неприметный в свете торшера компьютерный центр, и он замер в недобром предчувствии. Осторожно, словно сапёр обезвреживающий бомбу, он нажал на кнопку пуска и заглянул в свою нью-йоркскую почтовую корзину, не обнаружил там ничего, кроме штрафной квитанции за проезд на красный свет и вернулся в исходную точку.

Он затаился на несколько минут, ожидая появления на экране озабоченного лица Натали либо обозлённого профиля Давида, но экран был пуст.

Его потеряли.

Словно гора свалилась с плеч Филимона.

Нет, было немножко жаль призрачных надежд на флирт с симпатягой Натали, но чувство свободы было дороже. Он растянулся на диванчике и закрыл глаза.

Не спалось.

Фил повернулся с боку на бок, вспушил подушку, несколько минут полежал с закрытыми глазами и резко встал с кровати. До конца не понимая, что с ним происходит, он включил компьютер и пальцы сами забегали по клавишам.